шагов по комнате и в эти секунды ему вспомнились по-хозяйски медленные, развалистые шаги комфронта Фрунзе по красной ковровой дорожке около огромного стола в огромном кабинете, его еле слышное перханье, покашливание и весь тот сорокаминутный разговор в штабе Южного фронта. С испариной на висках Бессонов остановился в углу комнаты, раздражаясь на себя и, некоторое время стоял спиной ко всем, упорно разглядывая вышитые холщовые рушники, висящие под иконой.

— Вот что, — поворачиваясь, произнес Бессонов оттуда, из угла, нащупывая встречный взгляд Яценко и стараясь говорить спокойно,

— Как только будет готова связь, немедленно передайте распоряжение начальнику артиллерии: все имеющиеся орудия и огнеприпасы к ним, срочно перебросить командиру стрелковой дивизии на правом фланге. Если через два часа артполки с полным боекомплектом не выйдут на заданный рубеж — буду расценивать это как пособничество контрреволюции!

— Второе… — продолжал Бессонов и подошел к столу, глядя на лежащую на нём карту, — всю артиллерию, за исключением корпусной, требую поставить на прямую наводку. В боевые порядки пехоты. И выбивать танки. Главное — выбивать у них танки.

— Нам был придан дивизион пушечных бронеавтомобилей «Гарфорд-Путиловец», — напомнил Яценко.

— Свои бронесилы введем в бой лишь в кризисный момент. А до этого будем беречь их как зеницу ока.

— Понял, товарищ командующий, — сказал Яценко, затем осторожно спросив, — не останемся ли мы таким образом без артиллерии?

— Знаю, чем мы рискуем. Но лучше остаться без единого орудия, товарищи, чем драпать! — он намеренно употребил это жаргонное, особо яркое солдатское слово, — чем драпать вплавь через реку без той же артиллерии. Поэтому повторяю: выбивать всеми средствами, уничтожать танки, основную ударную силу врангелевцев! Не дать ни одному танку прорваться к переправам. Прошу всех это усвоить: в уничтожении танков вижу главную задачу на первом этапе боев. Ещё вопросы?

Вопросов не было.

— Все ясно, Петр Александрович, — сказал Веснин, несколько смягчая накал бессоновского объяснения.

— Белые сейчас не те пошли, — пробормотал Яценко, — не прорвутся, товарищ командующий.

— Белые, к сожалению — до сих пор ещё «те», — возразил Бессонов и поморщился, — прошу Вас, начштаба, забыть про революционно-квасное шапкозакидательство.

* * *

…В третьем часу ночи артиллерийский Н-ской полк комбрига Деева завершив многовёрстный марш, вышел в заданный район и, без отдыха — впотьмах стал занимать оборону сразу за окопами своей пехоты и даже среди них — вгрызаясь в пересохшую за летнюю пору землю, твердую, как железо. Теперь все уже знали, с какой целью занимался этот рубеж, представлявшийся в воображении последним барьером перед переправами через протекающую за спиной реку.

Тяжкое погромыхивание отдаленного боя, доносившееся спереди, накалилось в четвертом часу ночи. Небо на востоке посветлело — розовый сегмент, прижатый темнотой к горизонту. И в коротких затишьях в той стороне, откуда приближалось невидимое, неизвестное — слышны были на занимаемом рубеже скрежет лопат в звонком каменном грунте, тупые удары кирок, команды, фырканье лошадей. В охватившем всех возбуждении люди, то и дело матерясь — глядели на зарево, потом на западный берег, на пятна домов по бугру, на деревянный мост вдалеке, по которому шли запоздалые орудия.

…Батарея комбата Дроздова, поставленная на прямую наводку непосредственно позади боевого охранения, зарывалась в землю и, спустя три часа изнурительной работы орудия были вкопаны на полтора лопатных штыка, насыпаны и замаскированы невысокие брустверы и, отрыты неглубокие ровики для людей и ящиков с огнеприпасов.

Каждый понимал, что бой приближается, неумолимо идет оттуда и, не успев окопаться, без защиты земли — навсегда останешься на этом берегу. А лопаты не брали прожжённую за лето Солнцем степную почву, сильные удары кирок выдалбливали лунки, клевали землю, брызгая крепкими, как кремень, осколками.

Комвзвода Кузнецов, горячий, мокрый от пота, сначала испытывал азартное чувство какой-то одержимой поспешности, как испытывали это и все, слушая заглушенные расстоянием обвальные раскаты в стороне светлого сегмента неба.

— Кузнецов, твою мать, — раздалось из-за спины знакомым басом комбата, — ты куда свои орудия поставил?

Действительно, как только более-менее рассвело, вчерашний красный курсант понял свою оплошность: прямо перед его двумя трёхдюймовыми пушками находился невысокий пригорочек — мешающий вести огонь прямой наводкой.

— Таащ комбат, — попытался он оправдаться, — темно было — не разглядел.

— Так, не самому рыть окоп надо было — для этого у тебя бойцы есть, а совершить обход диспозиции!

— Расчёты неполные, товарищ комбат, — вытирая горячий пот с лица, норовящий попасть в глаза, — да и времени уже не было.

Комбат огляделся по сторонам и:

— Немедленно переустановить орудия ближе к взводу Давлатяна!

— Не успеем окопаться, товарищ комбат.

Со злостью оглядев его с ног до головы:

— После боя под трибунал пойдёшь! А сейчас немедленно перекатить одно орудие в расположении комвзвода Давлатяна.

— Слушаюсь, таащ…!

Матерясь, комбат убежал дальше.

Кузнецов подошёл к командиру орудия Уханову — бывалому бойцу из балтийских моряков:

— Слышал?

— Как не слышать, комвзвод.

Уханов артиллерист был опытный, но крайне недисциплинированный. Кузнецов с ним вдоволь намучался: тот совершал все мыслимые и немыслимые дисциплинарные проступки, а отдуваться приходилось ему. Но, что поделаешь — личный знакомый командира полка Деева, начинавший воевать с ним ещё в Германскую. По слухам, тот его уже несколько раз поднимал вплоть до командира батареи и каждый раз Уханов вновь оказывался в «нижних чинах», говоря по-старорежимному.

— Приступить к выполнению приказа командира батареи!

Тот, усевшись на невысокий валик за щитом орудия и, вытащив кисет:

— И не подумаю.

Рука сама потянулась к кобуре с «наганом», но прежде Кузнецов спросил:

— Почему?

Не торопясь сворачивая самокрутку, тот ответил:

— На прямой наводке нас раскатают в блин после первого же выстрела…

— ТРУС!!!

Ярость застила глаза и выхватив револьвер, Кузнецов наставил его на своего подчинённого.

Тот, посмотрев с прищуром, мол — «кишка у тебя тонка», также не спеша прикурив от самодельной зажигалки, с достоинством ответил:

— Никак нет, товарищ… Я не трус.

Подошёл командир второго орудия Чубариков, с которым Кузнецов учился в реальном училище и, с которым же они добровольцами вступили и закончили «Курсы красных командиров». Вообще-то, это ему все прочили должность командира артвзвода — но в штабе, видать про «пророчество» не знали и сделали по-своему.

Странно, но Володька как-то нашёл общий язык с его командиром орудия. Вот и сейчас он буквально двумя словами погасил конфликт:

— Нашли время собачиться! Давай,