придать своим аргументам большую убедительность, он приказал советским войскам, расквартированным на польских базах, немедленно выдвигаться к Варшаве. Согласно имеющимся свидетельствам, Гомулка ответил собственными угрозами. Он проявил «грубость», обвинив советских офицеров, проходящих службу в польской армии, в создании общественного недовольства. Он также заявил, что если его поставят во главе страны, то он легко обойдется без советского вмешательства. Еще более важным было то, что он приказал внутренним войскам и другим лояльным ему вооруженным формированиям занять стратегические позиции вокруг Варшавы и быть готовыми к защите нового правительства и его лично. Жесткое столкновение между польскими войсками, преданными Гомулке, и польскими войсками, подчиняющимися советскому командованию, внезапно стало вполне вероятным[1334].

Хрущев отступил первым. «Найти сейчас причины для вооруженного конфликта с Польшей очень легко, — заявил он своим коллегам 24 октября. — Но выйти из такого конфликта позже будет очень и очень трудно»[1335]. Решив, что примирение станет лучшей политикой, он согласился на отзыв Рокоссовского, его заместителя и еще нескольких высокопоставленных советских офицеров. В ответ Гомулка пообещал сохранять лояльность Москве во внешнеполитических вопросах и поклялся не выходить из Варшавского договора.

Возможно, от Хрущева можно было добиться и большего, но на этот раз от польских проблем его отвлекли события в Будапеште, где информация о возвращении Гомулки к власти укрепила надежды венгров на восстановление позиций Надя. Странные похороны Райка устранили последние барьеры страха: создавалось впечатление, будто бы вместе с его телом был символически погребен и сталинизм. В течение октября по всей стране формировались филиалы «кружка Петефи». В колледжах, институтах и университетах образовывались демократические органы самоуправления и дискуссионные клубы. Средства массовой информации с упоением освещали эту деятельность. Выступая на одной из радиостанций, представители самоуправленческих органов будапештского вуза заявили о своем желании «путешествовать за границей и изучать современную западную литературу». Кроме того, они высказали убеждение в том, что решающим фактором при поступлении в университет должны быть результаты вступительных экзаменов, а не личные связи и партийные рекомендации. Когда сотни тысяч людей в Варшаве вышли на улицы приветствовать Гомулку, венгерский журналист в комментарии с места событий подчеркнул, что «курс на демократизацию пользуется полнейшей поддержкой народных масс и, что еще важнее, рабочего класса»[1336].

Вдохновленные всеми этими событиями, 5 тысяч студентов Будапештского технологического университета собрались 22 октября в актовом зале своего вуза и проголосовали против Лиги рабочей молодежи и за основание новой, альтернативной организации. С трех часов дня до полуночи они писали радикальный манифест, позже получивший известность как «Шестнадцать пунктов». Среди требований молодежи были вывод советских войск с территории Венгрии, проведение свободных выборов, начало экономических реформ и восстановление 15 марта, даты начала революции 1848 года, в качестве национального праздника[1337]. На следующий день студенты решили собраться перед памятником Юзефу Бему, польскому генералу, который в 1848 году сражался вместе с венграми, и провести демонстрацию в защиту своих требований и в поддержку польских рабочих.

Спустя сутки на площадь вышли 25 тысяч человек и еще тысячи собрались на прилегающих улицах. Люди шли к статуе польского генерала через весь город, по пути декламируя строки Петефи, которые, как говорят, вдохновляли революцию 1848 года:

Встань, мадьяр! Зовет отчизна!

Выбирай, пока не поздно:

Примириться с рабской долей

Или быть на вольной воле?

(Перевод Л. Мартынова)

Как и в Познани год назад, многие скандировали «Русские, убирайтесь!». Как и в Берлине три года назад, толпа по дороге разгромила магазин русской книги и подожгла его. Группа демонстрантов, отделившись от общей массы, отправилась к зданию радио. Они окружили его и заявили сотрудникам, что радио должно принадлежать народу. Поскольку на волнах радиостанции продолжала звучать легкая музыка, манифестанты принялись таранить здание грузовиком. С наступлением темноты толпа собралась на площади Героев, где четырьмя годами ранее была воздвигнута гигантская бронзовая статуя Сталина. После нескольких безуспешных попыток стащить ее с пьедестала с помощью веревок протестующие люди пригнали тяжелую технику — краны, заимствованные в городском отделе общественного транспорта, добыли и пилы по металлу. Под крики толпы статуя начала качаться, а потом, в 21.37 по местному времени, с грохотом рухнула[1338].

Подобно самому венгерскому режиму, советское руководство испытывало тревогу, несогласованность, смятение. Герё, который впал в состояние паники, звонил советскому послу Андропову и требовал направить в город советские танки. Хрущев сначала дал согласие на использование танков, но потом отозвал их назад. Надь поначалу пытался умиротворить толпу, убеждая людей разойтись по домам и предоставить разрешение кризиса партийным ветеранам. Но когда Хрущев передумал, отдав наконец Красной армии приказ пересечь государственную границу, Надь сменил позицию, объявил о выходе Венгрии из Варшавского договора и призвал Организацию Объединенных Наций защитить венгерский суверенитет.

Западные державы тоже пребывали в растерянности. Венгерская служба радио «Свободная Европа», базирующаяся в Мюнхене и укомплектованная яростными эмигрантами, набросилась на революционеров. Несмотря на свои прежние призывы «отбросить» коммунизм и «освободить» Восточную Европу, государственный секретарь США, признанный ястреб Джон Фостер Даллес не придумал ничего лучшего, как направить советскому руководству послание следующего содержания: «Мы не рассматриваем эти государства [Венгрию и Польшу] в качестве потенциальных военных союзников»[1339]. В то время ЦРУ имело на венгерской территории лишь одного агента, который окончательно утратил контакт со своим начальством после второго советского вторжения[1340].

За двенадцать дней эйфории и хаоса атаке подверглись почти все символы коммунистического режима. Статуи и памятники свергались с постаментов, а красные звезды удалялись со стен домов. Жители Сталинвароша, которых в свое время заставили назвать город в честь советского вождя, теперь единодушно и по собственной инициативе решили дать ему другое название. Вместе с 8 тысячами политических заключенных кардинал Миндсенти вышел на свободу из средневекового замка, где его держали в полной изоляции. Молодые венгры захватили национальное радио, переименовав его в «Свободное радио „Кошут“»; это название явно перекликалось с «Радио „Кошут“», на волнах которого коммунисты в годы войны агитировали за освобождение страны. «На протяжении многих лет наше радио было инструментом лжи, — заявили они. — Оно лгало утром и вечером, все его передачи были напичканы ложью. Но теперь у микрофонов новые люди»[1341].

По всей стране радикальные рабочие, опираясь на югославский опыт, начали образовывать «рабочие советы», которые брали под контроль предприятия и изгоняли прежнее руководство[1342]. Не желая сражаться с революционерами, венгерские военнослужащие толпами дезертировали из армии и передавали оружие своим соотечественникам. Одним из первых на сторону народа перешел полковник Пал Малетер, которого быстро назначили министром обороны в правительстве Имре Надя. Глава