Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это ничего, я, в свою очередь, пропустил то, на что ходили они.
Сам А. А. через занятие нам напоминал, что когда-то он все задачки без пропуска перерешал и записал в одну общую тетрадь, которую потерял.
Воспитанный газетой «Правда», я ему не поверил.
Зиновьев вел занятия сидя. Говорили, у доски задачки решали в основном мы. Иногда он менял ход, течение занятия, вставал и проговаривал нам куски своих собственных размышлений. Мне кажется, что эти лекции были импровизациями, он, видимо, и раньше это или подобное кому-то рассказывал, но специально не готовился и говорил не в определенном порядке, а как вспомнилось. В основном это была уничижительная критика всех остальных логиков, да и философов на земле, включая очевидных гениев.
Вообще, для него, кажется, не было никаких и ни в чем авторитетов, кроме него самого, нескольких его ближайших друзей и нас, которых он никогда не забывал упомянуть в числе своих гениальных сподвижников…
Он не стеснялся не в глаза, но за спиной называть медицинскими идиотами самых известных у нас философов, его же коллег, некоторые из которых упомянуты и в моей книге. После того как в одной из книг А. А. в издевательской форме пошутил над одним из самых известных философов страны, сделавших много хорошего и полезного ему самому, кое-кто из старых друзей перестал с ним здороваться.
Так же оскорбительно, уничижительно он отзывался о целых направлениях философии, о кафедрах. Именно он обратил мое внимание, что во время семинаров и конференций, которые устраивают эстетики, им по блату привозят показать мировые кинолакомства. Едва ли не запрещенные. Посмотреть их, прорваться и посмотреть, собираются люди со всей Москвы. Откуда только они узнают об этом показе? Кого это не интересует? Да самих эстетиков, для которых все это и устраивают. Отговорив свои скучности и прослушав тоскливые выступления других докладчиков, они с чувством выполненного долга разъезжаются по домам. С трудом прорываясь сквозь толпу рвущихся внутрь.
— Так кто больше любит искусство? — издевательски спрашивал Зиновьев. — Сухари-логики или спецы по искусству — эстетики? Наши все здесь. Где те, кто изучает прекрасное?
Некоторые высказанные им положения я просто-таки полюбил. Они разительно отличались мерой таланта, независимостью суждений от всего того, что нам вдалбливали. Чуть-чуть опасаясь, что найдутся люди, кому это не понравится, расскажу одну из его философских идей.
Наехал А. А. как-то на категорию «время».
Сам я по этой категории присоединяюсь к тому древнему мудрецу, который на вопрос:
— Что есть время?
Ответил:
— Знал! Пока ты не спросил.
Зиновьев же с присущей ему едкостью и бескомпромиссностью, непрерывно обзывая своих идейных противников безмозглыми тупицами, медицинскими идиотами, бетонноголовыми, нападал на саму идею передвижения по временноой координате, идею возвращения в прошлое.
— Физики ввели символ t и назвали его временем. Совершенно справедливо. Помогает создавать и получать замечательные результаты. Однако эта буква попала в формулы, тоже полезные и к которым самим по себе, вне философии нет возражений.
Появилось такое выражение в формулах — t-квадрат. Отлично!
Не следует только забывать, что буква, которую мы назвали «время» вовсе не обязательно и везде совпадает с тем, что мы действительно подразумеваем под временем. Время в нашем человеческом понимании возвести в любую степень, в том числе и в квадрат, — нонсенс, невозможно.
Другое дело буква в формуле. Раз есть выражение в степени, то математически мы можем извлечь из него корень. И, о ужас! — у нас получается плюс-минус t. Ну и черт бы с ним. Но мы ведь думаем, что t — это время. Получается отрицательное время! Прошлое. Сесть в машину времени, извлечь корень квадратный и оказаться в прошлом. Чушь. Глупость.
Идиотизм!
Из буквы t — можно извлечь корень, но ни в коем случае не из времени. Время однонаправленно, мы можем держать в памяти кадры ушедшего, но попасть туда невозможно. Иногда физический параметр, означенный буквой t, ведет себя как время, как наше реальное время. Спасибо ему за это. Но тот, кто думает, что эта связь сущностная и что t — это и есть время, тот не то чтобы не понимает, что такое время, он вообще ничего не понимает, полный идиот в клиническом смысле.
И мне это рассуждение Зиновьева очень нравится. Я бы назвал его, не опасаясь исторического дубля, — философским реализмом…
Любая научная формализация хороша и полезна. Ровно до тех пор, пока она не обретает самостоятельность и не начинает калечить вложенные в нее наши изначальные представления о том, что было формализовано. Так, параметр v очень хорошо и удобно называть и считать скоростью, пока в физических теориях этот параметр ведет себя как скорость в нашем человеческом понимании. Им и дальше можно пользоваться, когда найдено расхождение, и это может оказаться исключительно полезно. Только не надо это расхождение навязывать нам, людям, как правду о скорости в последней инстанции. То же самое о S — как о пути, пространстве, от — как о массе.
Формализация хороша, очень хороша тогда, но только тогда, когда правильно, в соответствии с жизненным опытом и нашей интуицией, формализует знакомое нам понятие. Но как только она начинает вести себя самостоятельно, в нарушение исходной интуиции, с нее в этих местах и проявлениях эта функция снимается. Это не наносит ей урона как физическому, химическому, научному параметру.
Суха теория, мой друг, а древо жизни бурно зеленеет.
Но никогда не наоборот.
После каждого занятия, мы учились еще тогда на Моховой, Зиновьев водил нас на угол Горького (Тверской) и Манежной площади, в кафе гостиницы «Националь».
Там, почти без никакой очереди, А. А. угощал нас кофе с пирожными. Всех, кто остался. Я кофе пил, 4 копейки, в конце концов, можно было и наскрести, а вот зато пирожное, свеженький эклер или бисквит, это барская недопустимая роскошь.
Но сами эти походы в кафе профессора со студентами запомнились на всю жизнь. Доценты и профессора!
Что — «Националь» снесли? Не знаю уж, что и посоветовать.
Талант
Именно Зиновьев в моем замысле должен был возглавлять список известных мне лично гениев. Гениев в моем личном смысле. Пока он назван вторым после Димы Диджиокаса. Или даже третьим, поскольку не ясно, в шутку ли я упомянул самого себя (мне ясно). Но в коротком, но полном списке он должен стоять первым.