— Возможно, по пути мы найдем топливо для костра, — снадеждой предположила она, когда вспыхнул огонь (от горящих костей шелзловонный дым, так что они сидели так, чтобы ветер дул в спину). — Траву…кусты… кости… может, даже засохшие деревья.

— Я так не думаю, — покачал головой Роланд. — С этой сторонызамка Алого Короля едва ли. Не найдем даже бес травы, которая в Срединном мирерастет практически везде.

— Ты же этого не знаешь. Во всяком случае, наверняка, —мысль о днях и ночах в холоде казалась невыносимой, с учетом того, что оба былиодеты так, словно решили погулять в Центральном парке в погожий весенний день.

— Я думаю, он убил эту землю, когда покрыл мракомТандерклеп, — пояснил Роланд. — Тут и раньше, скорее всего, мало что росло, атеперь земля стала стерильной. Но кое в чем тебе повезло, — он протянул руку икоснулся прыщика, который выскочил у нее на лице под полной нижней губой. — Столет назад он бы почернел, расползся и сожрал бы твои кожу и мышцы до кости.Проник бы в твой мозг и свел с ума до того, как ты успела бы умереть.

— Рак? Радиация?

Роланд пожал плечами, как бы говоря: какая разница.

— А вот за замком Алого Короля мы, скорее всего вновь увидимстепь, а может, даже и лес, но только траву, вероятно, укроет снег, потому чтомы пришли сюда в неудачный сезон. Я чувствую это по воздуху, об этом говорит ито, что день очень уж рано переходит в ночь.

Она притворно застонала, пытаясь вызвать у него улыбку, датолько в стоне явственно прозвучали страх и слабость. Такая перспектива пугалаее. Уши Ыша тут же встали торчком, он посмотрел на них.

— Лучше бы ты подбодрил меня, Роланд?

— Ты должна знать правду, Сюзанна, — ответил он. — Мы сможемдостаточно долго продолжать путь в таких условиях, но удовольствие этомаленькое. Еды на повозке хватит на месяц или больше, если мы будем расходоватьее экономно… а мы будем. Снова выйдя на живую землю, мы найдем животных, дажеесли все будет в снегу. Они нам понадобятся. Не потому, что к тому времени намзахочется свежего мяса, хотя и от него мы не откажемся. Что нам потребуется,так это шкуры. Я надеюсь, что шкуры не станут для нас предметом первойнеобходимости, хотелось бы, чтобы до этого не дошло, но…

— Ты боишься, что именно так и будет.

— Да, — согласился Роланд. — Боюсь, что так и будет. Еслибрать долгий период времени, постоянный холод — одно из верных средств сломитьчеловека. Даже не такой сильный, чтобы убить, постоянный холод отнимаетэнергию, силу воли и жир, каплю за каплей. Я боюсь, что нас ждет тяжелоеиспытание. Ты увидишь.

5

Так оно и вышло.

«Постоянный холод — одно из верных средств сломитьчеловека».

Дни давались легче. По меньшей мере, они двигались, а потомухоть как-то могли согреть кровь. Однако, иной раз и дни становились сущимкошмаром, когда они попадали на открытую равнину, где завывал ветер, проносясьнад милями разбитых камней, на которых ничего не росло, да иной разнаталкиваясь на редкие холмы с крутыми склонами или столовые горы. Холмыподнимались навстречу неизменно синему небу, словно красные пальцы похороненныхв земле каменных великанов. Ветер, похоже, становился еще резче, когда импроходилось идти молочными завитушками облаков, плывущих вдоль Тропы Луча.Сюзанна закрывала лицо руками, и злилась, что пальцы никогда не немели, тольконачинали ныть изнутри. И глаза тут же наполнялись водой, а потом слезы стекалипо щекам. Полоски слез никогда не замерзали, температура воздуха так сильно непадала. Но холод забирался в них глубже и глубже, все более превращая жизнь всплошной кошмар. И за какой пустяк она продавала бы свою бессмертную душу, покаэти малоприятные дни сменялись ужасными ночами? Иногда думала, что для покупкидьяволу хватило бы паршивого свитера. Случалось, что в голову приходила идругая мысль: «Нет, сладенькая, ты ценишь себя гораздо выше, даже сейчас.Неужто ты согласишься провести вечность в аду, а может, в тодэшной тьме, закакой-то свитер? Конечно же, нет».

Может, и нет. Но, если бы дьявол-искуситель добавил бы ещепару меховых наушников…

А ведь требовалась самая малость, чтобы они не испытывалиникаких неудобств. Она думала об этом постоянно. Еды им хватало, в воде тоже небыло недостатка, потому что через каждые пятнадцать миль им встречался насос,который работал, выкачивая холодную минеральную воду из глубин Плохих Земель.

Плохие Земли. Часы, дни, потом и недели, она раздумывала надэтими двумя словами. Почему эти земли стали плохими? Благодаря отравленнойводе? Вода не вкусная, все так, но ведь не отравленная. Нехватка еды? Еда у нихбыла, пусть со временем с ней и возникли бы проблемы, если б не удалосьпополнить запасы. А пока Сюзанне, конечно, надоела бесконечная тушенка, неговоря уже про изюм на завтрак и, если возникало такое желание, на десерт.Однако, это была еда. Горючее для организма. Так когда эти земли оправдывалисвое название, превращаясь в Плохие, если у них были пища и питье? Сприближением ночи, когда небо на западе становилось сначала золотым, а потомбагряным, а на востоке из лилового — черным, с точечками звезд. Завершениякаждого последующего дня она ждала с все нарастающим ужасом: пугала сама мысльо еще одной бесконечной ночи, когда они втроем будут лежать, прижавшись друг кдругу, ветер — свистеть и завывать к скалах, а звезды — бесстрастно смотреть снеба. С наступлением ночи она попадала в холодное чистилище, где стопы и кистиныли изнутри, а в голове сидела одна мысль: «Если бы у меня были свитер иперчатки, я была бы всем довольна. Это все, что мне требуется, всего лишьсвитер и перчатки. Потому что на самом деле не так уж и холодно».

И действительно, до какой температуры охлаждался воздухпосле заката. Никогда эта температура не падала ниже тридцати двух градусов поФаренгейту, она это знала, потому что вода, которая оставлялась для Ыша незамерзала. Она полагала, что от полуночи до рассвета температура падала досорока градусов, но пару-тройку раз опускалась к тридцати, потому что на кромкекастрюли, которая служила миской Ышу, появлялась тонкая корочка льда.

Сюзанна начала поглядывать на меховую шкуру Ыша. Поначалуговорила себе, что это всего лишь упражнения для ума, способ скоротать время,мысли о том, сколько энергии выделяет организм Ыш, перерабатывая пищу, инасколько тепло чувствует он себя в этой меховой шкуре (с густым мехом,удивительно густым, потрясающе густым мехом)? Постепенно она начала осознавать,каким же чувством вызываются эти мысли: ревностью, которая звучала в голосеДетты: «Этот малыш не печалится, когда заходит солнце, не так ли? Нет, тольконе он! Ты полагаешь, что его шкуры хватит на две пары рукавиц?»

Она гнала эти мысли прочь, отвратительные и ужасные,задаваясь вопросом, а есть ли предел низости человеческой души, когда онаначинает думать только о себе, готовая пожертвовать кем и чем угодно, и решила,что не хочет этого знать.