Нидерландская пресса в жанре обозрений, которая откликнулась на призыв ван Эффена, а также популярные литераторы, такие как предприимчивая женщина-писатель, Элизабет Вольф (1738-1804 гг.), первый крупный нидерландский романист, энергично отвергали материализм и деизм французского Просвещения, а также французское культурное влияние в целом. Но вместе с тем они осуждали ортодоксальный кальвинизм прошлого, желая, чтобы религия способствовала развитию добродетели и морального совершенствования здесь и сейчас, не отвлекаясь на догматические вопросы. То, что умеренному Просвещению в этом смысле было над чем работать, показывает живучесть воэцианской оппозиции, несмотря на всю критику, которой она подвергалась, и возобновившееся в 1760-х гг. давление за ужесточение цензуры теологических, философских и научных книг. Вольф объединяла свое морализаторство с энтузиазмом к популяризации науки.

Нужно отметить и последнюю черту нидерландского Просвещения: широкое распространение во второй половине XVIII в. философских, литературных и научных обществ. Эти общества, появившиеся во многих городах, были типичным проявлением свойственной Просвещению тяги к установлению социальных связей, и в то же время зацикленности нидерландцев на проблеме их национального упадка. Первоначально эти общества, такие как Голландское общество наук (Харлем, 1752 г.) или Зеландское общество наук (Флюшинг, 1765 г.) были, по сути, организациями для патрицианской элиты, находившимися под покровительством регентов и связанными с государственной Церковью. Как и аналогичные общества по всей Европе, они собирали библиотеки и коллекции, проводили лекции, публиковали трактаты своих членов и устраивали призовые конкурсы. В целом они, как правило, стремились избегать дебатов и даже не затрагивали политических и философских вопросов.

Важным следующим поворотом событий, однако, было учреждение «Maatschappij tot Nut van 't Algemeen» (Общества общественного блага) в 1784 г., в разгар патриотической агитации. Это было первое общество, основанное без участия регентов с целью продвижения реформ в публичной сфере независимо от регентов. Эта организация призывала к распространению просвещения и образования среди населения с целью борьбы против невежества и предрассудков, работе над моральным совершенствованием, и поощряла инициативы, которые должны были внести свой вклад в экономическое восстановление. Она подвергала критике старейшие общества за то, что они не занимались распространением полезных и морально более совершенных идей среди простого народа и были озабочены скорее совершенствованием личности, чем тем, что было полезно для общества в целом. Новое общество носило чисто утилитарный характер, более популярный и, в определенной степени, свободный от конфессиональных предпочтений, принимая в свои ряды многих меннонитов и других протестантских диссентеров, хотя вряд ли хотя бы одного католика, даже в Амстердаме и Утрехте, двух крупнейших городах, где католики были особенно многочисленны. После 10 лет существования «Nut» имел свыше 25 секций в различных городах с более чем 2 500 членов.

В любом высоко урбанизированном, ранее процветавшем обществе, выбитом из колеи стремительным экономическим упадком и запустением его городов, а также отсутствием работы, катализатором революционного процесса могло стать сравнительно малозначительное событие. Так произошло и в 1747 г. В апреле 1747 г. небольшая французская армия, отправленная скорее в качестве предупреждения Генеральных Штатов, чем с целью настоящего вторжения, вступила в Статс-Фландрию. С точки зрения французских намерений и ограниченного масштаба этой военной операции ситуация не шла ни в какое сравнение с 1672 г. Но с точки зрения воздействия на нидерландскую внутреннюю политику эффект оказался потрясающим. Унизительная слабость нидерландских оборонительных укреплений воскресила болезненные воспоминания о годе Катастрофы. Страх и гнев охватили зеландские города. В Вере ополчение выступило против vroedschap'а, предупредив, что в городе произойдет бунт, если регенты не подчинятся желаниям населения и ополчения, требующих, чтобы Вер оказал нажим для восстановления штатгальтерства. Городские советы Вера и Флюшинга быстро сдались. В Мидделбурге и Зирикзее потребовалось больше давления, волна бунтов, в которых заметную роль играли моряки, прежде чем регенты пошли на уступку. Штаты Зеландии провозгласили восстановление штатгальтерства 28 апреля.

Волнения в Зеландии вызвали немедленную реакцию в Голландии. Два дня спустя после событий в Вере, 26 апреля, население Роттердама надело оранжистские кокарды и ленты. Волнения так быстро разрастались, что vroedschap в течение трех дней выдвинул предложение восстановить штатгальтерство в Штатах Голландии. Роттердам украсился оранжистскими знаменами и транспарантами, корабли в гавани салютовали из пушек, церковные колокола непрерывно звонили, останавливая занимавшихся своими обычными делами людей. К 27 апреля Гаага также покрылась оранжистскими знаменами и кокардами. Партия-фракция Штатов, однако, еще не считала себя побежденной. Но когда Штаты Голландии 29 апреля собрались на заседание, атмосфера была настолько угрожающей, толпы скандировали «Hoezee», «Hoezee», «Vivat Oranje!» («Ура!», «Ура!», «Да здравствует Оранский!» (нид.)) так настойчиво, что регенты не на шутку испугались. «Gecommitteerde Raden» мрачно выглядывали из окон Бинненхофа, подумывая, не призвать ли войска для разгона беспорядков, но отвергли эту идею в силу того, что она могла привести к серьезному насилию и кровопролитию. Двух главных представителей принца Оранского в Гааге, Виллема Бентинка ван Рона и фризского делегата Виллема ван Харена, попросили обратиться к толпе и попытаться ее успокоить.

Массовые демонстрации в Гааге, а на следующий день — в Дордрехте потрясли и деморализовали голландских регентов. Дордрехтские магистраты объявили толпе из ратуши, что они поддержат реставрацию штатгальтера — объявление, встреченное громогласными аплодисментами. Дордрехт также покрылся оранжистскими эмблемами. Группы дозорных начали патрулировать улицы, взимая «штрафы» с лиц, не желавших прикреплять к одежде оранжистские эмблемы. Народному давлению такого масштаба нелегко было сопротивляться. Когда «Gecommitteerde Raden» Северной четверти 28 апреля собрались в Хорне, чтобы обсудить ситуацию, и бургомистр Энкхёйзена поднял бокал и предложил тост за здоровье принца Оранского, большинство присутствующих холодно отказались его поддержать. Но всего два дня тот же орган власти публично объявил о своей поддержке реставрации штатгальтерства. 1 мая Харлем, Лейден, Алкмар, Хорн, Энкхёйзен и Горкум последовали примеру Роттердама и Дордрехта. Даже гордые бургомистры Амстердама были крайне напуганы. 2 мая оранжистское знамя было вывешено из окна амстердамской ратуши. Большая толпа заполнила площадь Дам. Было объявлено, что и Амстердам также поддерживает восстановление штатгальтерства. В гавани снова гремели пушечные залпы. Празднование продолжалось всю ночь. Многие республиканцы и католики, отказавшиеся надеть оранжистские эмблемы, были сброшены в каналы.

К этому времени «Gecommitteerde Raden» в Гааге в полном составе носили оранжистские кокарды и ленты. Ван Харен в письме к принцу — который по-прежнему находился в Леувардене — описывал, как он был поражен, увидев надменных регентов партии Штатов, которые за несколько дней до этого не снисходили даже до разговора с ним или Бентинком, прогуливающимися по улицах с прикрепленными к одежде оранжистскими эмблемами. После того, как 3 мая Штаты официального провозгласили Вильгельма IV штатгальтером Голландии, фактически вся Гаага была охвачена бурным ликованием. Виднейшие люди города устраивали банкеты и запускали фейерверки. В гаагской Португальской синагоге служили особые молебны. Вся сефардская община, надев оранжевые ленты, при открытых дверях скинии нараспев читала особые молитвы за благополучие штатгальтера и Генеральных Штатов, взятые из псалмов 117, 75, 4 и 67. Этим вечером фасад синагоги, как и большинства зданий в Гааге, был празднично иллюминирован.