К этим вдохновенным замечаниям восторженного Кроу более осторожный Кавальказелле[162] добавляет расхолаживающее замечание: «Святой Франциск, окруженный сиянием, весь написан заново; ангелы же частью сохранились. Все остальное более или менее подправлено, и нельзя судить о колорите этой или любой другой (!) из упомянутых работ».

Итак, просвещенный читатель, вы призваны восхищаться произведением искусства, равного которому не создал ни один художник, кроме Рафаэля, но внешняя форма которого, к сожалению, «оставляет желать лучшего», по мнению Кроу, и, по словам синьора Кавальказелле, «нельзя судить о его колорите».

42. Таким образом, предупредив вас о больших участках с тонким льдом и запретив смотреть на формы и цвет, вам предлагают восхищаться «разнообразием в характерах и выразительности голов». Что касается меня, то я не знаю, что в них останется, если отнять у них форму и цвет, но полагаю в моей простоте, что во всей сцене есть только одна голова, изображенная в разных положениях.

Под «единством и гармонией целого», делающими данное произведение «единственным в своем роде», подразумевается, вероятно, то общее впечатление, что она написана краской, взятой из ведра с помоями, поэтому мы обращаемся к последнему пункту нашего убеждения согласно Кроу: «По своей композиции эта сцена представляет собой шедевр».

Весьма возможно. Вопрос в том, что подразумевать под «композицией». О чем я и прошу читателя хорошенько подумать перед этими остатками Джотто, отбросив в сторону весь современный критицизм.

Что было важнее для Джотто – «композиция сцены» или концепция факта? Если вы – светский человек, то, вероятно, видели апофеоз Маргариты в «Фаусте». Вы знаете, сколько труда затрачивается каждый раз на композицию этой сцены – как тщательно распределяют складки драпировок, налаживают освещение и так далее; при этом скрипки настраивают на в высшей степени мягкое звучание, а фаготы призывают к скорбной торжественности.

Тем не менее вы не верите, что душа Маргариты могла явиться перед смертным именно так.

Здесь тоже апофеоз. Фигуры скомпонованы – да! – высоко справа и слева, низко в середине и так далее.

43. Но мне кажутся важными следующие вопросы: существовал ли когда-нибудь святой Франциск? получал ли он стигматы, вознеслась ли его душа на небо, видел ли монах ее вознесение и что хотел сказать Джотто своей фреской? Если вы сможете разрешить эти несколько небольших пунктов, то «композиция» приобретет для вас совсем другое значение в соответствии с вашим ответом.

Однако я полагаю, что заранее могу предвидеть, каков он будет.

Святой Франциск, бесспорно, существовал, и вы хорошо сделаете, если изучите его жизнь и деяния, вместо того чтобы читать Калиньяни[163] или все то, что в этом году может занять место дела Тичборна[164] во имя удовлетворения интересов публики.

Его стигматизация была, быть может, результатом чудесного воздействия силы воображения на физическое состояние человека или же не менее чудесным быстрым превращением метафоры в традицию, но не подлежит сомнению, что это одно из наиболее вдохновенных, значительных и поучительных преданий христианской Церкви. И так же несомненно то, что если когда-либо душа возносилась на небо, покинув мертвое тело, то именно его душа должна была так вознестись.

И наконец, сам Джотто верил, что все, что он был призван изобразить из жизни святого Франциска, действительно происходило; он верил этому так же убежденно, как вы, если вы христианин, верите, что Христос умер и воскрес; и все это он изобразил с преданностью и любовью, но, как я уже говорил, он обладал в высшей степени здравым смыслом; у него было столько же остроумия и проницательности, как у Чосера, и столько же отвращения к лживости духовенства и нарочито набожных людей; и в самые проникновенные минуты он продолжал видеть и правдиво говорить, что толстое – это толстое, что худое – это худое и что пустое – это пустое.

44. Главное в этой фреске – глубокая вера Джотто в реальность стигматизации как в факт, не подлежащий сомнению. Ему приходится убеждать в этом не только святого Фому: таких пятеро, по одному на каждую рану. Четверо из них привлечены лишь любопытством и хладнокровно разглядывают святого Франциска, только один целует его поднятую руку. Остальные части картины представляют собой не более чем серый рисунок, изображающий погребение. Из всех присутствующих единственный монах удостаивается видеть взятую на небо душу, причем этот монах был, очевидно, самой последней фигурой в монастыре. (Его лицо переписано, но еще можно более или менее угадать прежние черты.)

Об общей композиции, или о «единстве и гармонии целого», мы можем лучше судить, если взглянем сначала на более яркую сцену, изображающую рождение святого Франциска, рождение духовное, надо добавить, – самую верхнюю из трех фресок на этой стороне капеллы. Она вполне характерна для Джотто; большая часть ее написана его рукой, и вся она, без исключения, прекрасна. Все, что важно знать о Джотто, вы можете узнать из этой фрески.

«Но мы не можем рассмотреть ее отсюда даже в бинокль! Мы видим все в ракурсе и в искаженном виде. Какой толк говорить о ней?»

Это первый признак истинно Джоттовой работы – ее недосягаемость для нас! Это и делает ее истинным образцом его творчества. Потом я покажу вам другое его произведение, которое вы сможете прекрасно рассмотреть, – оно находится прямо за вами, на противоположной стороне стены, – но прежде мне хочется, чтобы вы почувствовали, что вам приходится свернуть шею, дабы увидеть ту сцену, о которой мы говорим.

45. Одна из характерных особенностей, присущих великим художникам (насколько мне известно, это относится ко всем без исключения), состоит в том, что они никогда не думают о чьем-либо желании посмотреть на их произведения, кажется, будто они всегда удивляются такому желанию и недовольны им. Скажите любому художнику, что вы повесите его картину на почетном месте в столовой к торжественному обеду в Сити и что такой-то господин произнесет о ней речь, – и вы или совсем не произведете на него впечатления, или же неприятное. И десять к одному, что он даст вам какой-нибудь хлам со своего чердака. Но пошлите за художником в спешке и скажите ему, что крысы прогрызли безобразную дыру в вашей входной двери и что вы хотите заделать и закрасить это место, и он напишет такой шедевр, что люди впредь будут в восхищении останавливаться у вас перед дверью.