Имперский канцлер был ясно осведомлен о намерении атаковать на западе. Оно являлось основанием для всех настояний верховного командования об ускорении дипломатических переговоров на востоке, а также для решения объявить о прекращении перемирия с Россией. Ему было известно, насколько трудным представляется это наступление в нашей оценке. Я также распорядился доложить имперскому канцлеру о дне начала наступления. Германия могла только путем борьбы склонить противника к миру. Как предпосылку мира, нам нужно было военной победой поколебать положение Ллойд Джорджа и Клемансо. До того о мире нечего было и думать. Весь мир, в том числе и Антанта, ждали, что мы будем наступать на западе. Кажется, 6 марта Клемансо ясно и определенно высказался за продолжение войны, несмотря на события на востоке и несмотря на предстоящее германское наступление.

В эти минуты я не мог верить в какой-либо безобидный мир. Мир на основе соглашения противник каждый раз отклонял. Должны ли мы были в этих условиях предлагать Эльзас-Лотарингию, часть провинции Познань и возмещение военных убытков?

Имперское правительство также не возбуждало вопроса о возможности мира. Статс-секретарь фон Кюльман, который руководил всей внешней политикой, был сначала в Бресте, а затем в Бухаресте. Имперскому канцлеру и статс-секретарю фон Кюльману не удалось завязать каких-либо сношений, которые могли бы привести к миру без дальнейшей борьбы. Они напрасно стремились к этому после отказа Антанты на приглашение в Брест. В их долг входило, если это было достижимо, дать возможность народу и армии избежать предстоящей бойни. Заявление графа Гертлинга от 25 февраля, в котором он стал на точку зрения четырех пунктов ноты Вильсона, прозвучало и замолкло, не встретив отголоска у Антанты.

Полковник фон Гефтен был в это время за границей для обсуждения вопросов пропаганды. При этом он без моего ведома вступил в сношение с лицом, принадлежащим к числу граждан одного из враждебных нам государств, которое было осведомлено о целях и намерениях официальных кругов в Лондоне и Вашингтоне. Полковник фон Гефтен представил мне о них устный доклад. Имевшиеся тогда в виду условия мира были очень жестоки – только побежденная Германия могла бы их принять. Кроме того, полковник фон Гефтен сообщил мне еще, что депутаты рейхстага Конрад Гаусман, который впоследствии это подтвердил, и Макс Варбург (Гамбург) сделали в то время попытку добиться мира, но оба одинаково безуспешно. Правительство никогда не осведомляло меня об этих событиях, хотя оно, конечно, знало о них. Меня тем более удивило, что никто из состава правительства не опроверг распространившиеся слухи, что мир в марте не был заключен лишь потому, что я непременно хотел наступать. Я лично просил имперского канцлера и вице-канцлера опровергнуть эти слухи. Они оба этого не сделали, не дав мне по этому поводу какого-либо разъяснения.

II

В начале марта ставка покинула Крейцнах, где она размещалась больше года.

Новая резиденция для ставки была приготовлена в Спа. Мы там очень хорошо расквартировались. Служебные помещения находились в гостинице «Британик», в которой я уже прожил несколько дней при вторжении в Бельгию осенью 1914 года. Спа находился значительно ближе к фронту, чем Крейцнах, и имел в четыре раза больше помещений для всех отделов верховного командования. Но для руководства сражением, в особенности крупной операцией, город Спа все же еще находился в слишком большом удалении от фронта. Ввиду этого я наметил для размещения оперативного отделения с необходимыми дополнительными органами Авен, откуда легко можно было на автомобиле попасть в любой штаб фронта. Я предполагал за многим наблюдать лично, а также командировать на места сотрудников моего штаба, чтобы получать через них непосредственные впечатления.

18 марта генерал-фельдмаршал и я переехали вместе с усиленным оперативным отделением в Авен. Наши служебные помещения были плоховаты, все было очень скученно, но с этим приходилось мириться. Мы выбрали этот пункт, так как перед тем там размещался штаб 18-й армии, и устройство телефонной связи требовало лишь незначительного дополнения.

Наше казино было сначала очень несимпатично, но затем мы нашли соответствующее помещение. Мы кормили владельцев и обставили комнаты мебелью, привезенной из Спа. Пребывание в казино и время, проведенное там за столом, являлись отдыхом, который всем нам был крайне необходим.

Его величество хотел прибыть на день позже. Император жил в дворцовом поезде, который стоял на путях ближайшего вокзала.

Рано утром 20 марта на всем ударном фронте батареи, минометы и массы боевых припасов уже находились непосредственно за передовыми линиями, на них и даже впереди. Это был большой успех и в то же время чудо, что противник не заметил и не слыхал наших ночных передвижений. Ведь иногда неприятель открывал по нашим батареям огонь, и на воздух взлетали целые штабели боевых припасов. Все это должно было бы возбудить внимание противника. Но он, наблюдая подозрительные явления на всех участках длинного фронта, не мог составить себе точного представления.

Пехотные дивизии, уже в течение нескольких дней располагавшиеся на порядочном расстоянии за ударными участками, теперь придвинулись и размещались тесно, скученные в убежищах от аэропланов, непосредственно за исходной для штурма линией на передовых позициях. Противник не заметил также и сосредоточения от 40 до 50 дивизий и не был осведомлен своей обширной шпионской организацией. Правда, марши производились по ночам, но войска проходили через селения с песнями. Таких масс спрятать было нельзя. Массовое железнодорожное движение, которое с середины февраля направлялось к ударному участку, также не было замечено неприятельскими летчиками. Большие передвижения происходили в тылу всех фронтов, но их центр тяжести, несомненно, приходился в районе за участком Аррас – Ла-Фер, и это было отмечено германскими контрольными летчиками.

Я полагаю, что неприятель вообще не получил никаких сведений, так как в противном случае он энергичнее изготовился бы к обороне, и его резервы подоспели бы раньше. Неопределенность и отсутствие верных данных лежат в существе войны, несмотря на все усилия, которые делают обе стороны, мы остаемся в неизвестности о противнике, противник – о нас.

18 и 19 марта два солдата одной из минометных рот перебежали к противнику; по документам, которые были найдены у неприятеля, и по показаниям пленных нам стало известно, что эти перебежчики сообщили данные о предстоящем наступлении.

На остальных фронтах, главным образом у Лилля и перед Верденом, началась повышенная артиллерийская деятельность.

В полдень 20-го числа верховное