полный сумбур, одолевали различные помыслы. И вдруг батюшка сказал: “Вот, Ольга Фёдоровна, у меня в голове различные помыслы”. И он начал перечислять все мои помыслы, которые одолевали меня»660.

Одна женщина попросила батюшку помолиться о ее душевнобольной подруге, прошедшей (как и она сама) через лагерное заключение. Батюшка выслушал ее и сказал: «Она неправославная ведь, и неверующая». «Я поразилась, — пишет просившая. — “Да, — сказала я, — она лютеранка…” Отец Севастиан все же молился о больной, и ей стало гораздо лучше»661.

Был случай, когда шофер, везший людей, пустился обгонять другой автобус, да так, что людей стало трясти, и мотать, и бить об стенки. «Батюшка отец Севастиан! Спаси! Помоги!» — мысленно взывала одна женщина. И все обошлось. «На другой день… я приехала в Михайловку, — вспоминает она, — и ждала в сторонке, когда батюшка пойдет в церковь. Я хотела ему рассказать, сколько страха мы вчера натерпелись, а он сам спрашивает: “Это вы вчера мне кричали: Батюшка, спаси да помоги?” — “Да, батюшка, я”, — “Так надо же, когда меня зовешь, все говорить: кто зовет, от чего спаси, а то мне же трудно. Слышу: Спаси! — а кого? От чего? Ну, благополучно доехали?”. Я просто обомлела: “Благополучно, батюшка”. Чудеса у батюшки все время, только не всегда их видим»662.

У одной женщины племянник упал с велосипеда, повредил бедро, заболел. Было несколько операций, но он потерял движение, ослабел, высох. Она вспоминает: «Вдруг батюшка сам меня спрашивает: “Ольга, у тебя кто-то болеет?” — “Да, — отвечаю, — племянник”. Воскресенье подходит, я прихожу в храм, батюшка спрашивает: “Привезла мальчика? Что же ты до дела не доводишь? Почему ко мне его не несешь? Люди ко мне из Москвы, Петербурга едут, а ты рядом и не несешь его ко мне. Вот прямо сейчас иди в больницу и на руках неси его ко мне”. Я пошла в больницу, там была с мальчиком его мать. Мы взяли Мишу и на руках по очереди донесли его до церкви. Дело было перед вечерней. Занесли в храм, поднесли к батюшке, батюшка зовет: “Ми-ишенька, Ми-ишенька!”. А он только глазами повел и лежит как плеть, весь высох, безжизненный. Батюшка говорит: “Поднеси его к иконе Святой Троицы в исповедальной”. Я поднесла. Батюшка велел, чтобы поставили стул, и говорит: “Поставь Мишеньку на стул!”. Я — в ужасе! У ребенка руки и ноги как плети, как он встанет, он ведь уже полумертвый! Батюшка тогда зовет мать и говорит: “Вы его с двух сторон держите и ставьте. Смелее, смелее!”. Поставили его, ножки коснулись стула, а мы с двух сторон держим, вытягиваем его в рост. Затем батюшка позвал еще монахинь и сказал им: “Молитесь Богу!” — и сам стал молиться. Мы держим Мишу, и я смотрю: он твердеет, твердеет, прямеет, прямеет, выпрямился и встал на свои ножки! Батюшка говорит: “Снимайте со стула, ведите его, он своими ножками пойдет”. И Миша пошел своими ножками»663.

Еще рассказ: «В 1960 году из города Ижевска приехала к батюшке Пелагия Мельник. Уже в течение полугода она не могла есть ни хлеба, ни каши, ни картофеля, ни других продуктов. Питалась исключительно молоком и сырыми яйцами. Она ослабела и передвигалась с большим трудом. Когда Пелагия попыталась пройти в келию к батюшке, ее не пропустили, так как желающих попасть к нему было очень много. Она просила, чтобы ей позволили пройти без очереди, но все безрезультатно. Внезапно открылась дверь, вышел батюшка и сказал ей: “Не плачь, Пелагия, все пройдет, исцелишься”. Дал ей свежую просфору, стакан воды, большое яблоко и сказал: “Съешь это”. Она ответила, что уже полгода не ест хлеба, болит горло, и пища не проходит. Батюшка сказал: “Я благословляю, иди в крестильную, сядь на широкую скамейку и съешь”. Она пошла в крестильную, села на скамейку и легко и свободно съела батюшкины дары. После этого она сразу уснула и проспала целые сутки. Батюшка подходил к ней несколько раз, но будить не велел. Проснулась Пелагия совершенно здоровой»664.

В 1955 году у монахини Марии, алтарницы, стала болеть верхняя губа. Губа деформировалась растущей опухолью, посинела, и Марию повели к хирургу. Он сказал, что надо срочно оперировать, и дал направление в онкологическое отделение. Матушка пошла к старцу брать благословение на операцию, но он сказал: «Опухоль уже большая, губу срежут, а на другом месте это может проявиться. Нет, не надо делать операцию. Прикладывайся к иконе Святой Троицы, что в панихидной. Бог даст — так пройдет». Через месяц мать Марию снова можно было видеть в церкви, такую же быструю и хлопотливую. «Как же вы губу вылечили?» — спросил ее кто-то. «А я не лечила ее, только к иконе Святой Троицы прикладывалась, как батюшка благословил, опухоль стала уменьшаться и постепенно совсем пропала. Слава Богу!»665.

Однажды в Караганде был неурожай на картофель. «Батюшка своим чадам давал осенью картофель по мешку или по два на семью. В том числе дал мешок картофеля нашему дяде, семья которого состояла из трех человек. Прошла зима, и перед Пасхой дядя пришел домой и говорит своей супруге: “Шура, у наших соседей по батюшкиному благословению картошка не убывает. Им дали мешок, они всей семьей ели, и картошка не убывает”. — “А мы-то с тобой, — говорит жена, — тоже картошку не покупали, а всю зиму ее варили, и у нас-то, посмотри, еще картошка есть”»666.

Это плоды земные. А о плодах духа отец Севастиан говорил прихожанам: «Принесем Господу не хромое, не кривое, не слепое, не гнилое, а здоровое, чистое, первородное. Как пророк говорит: возделывал землю, насаждал ниву, обрабатывал ее, полол, поливал, а когда пришел за плодами, ничего не обрел. Кое-где клас на ниве, кое-где виноград на лозе. Враги Господа пришли, украли и унесли все. Так вот и человек на ниве души своей должен трудиться не бесполезно, внимать себе, чтобы не пришли враги: мир, диавол, плоть и смерть — и не обокрали ее. Приходит мир — забирает свое, привлекая богатством, роскошью, честолюбием. Приходит диавол, все последнее уносит: чистоту, целомудрие, невинность, страх Божий. Приходит старость и смерть, человек хочет и сам пожать что-нибудь на ниве своей и ничего не обретает. Лишь кое-где бывало намерение доброе дело соделать при греховной жизни. И жалеет человек, что прожил жизнь и не приобрел добрых дел для будущей жизни. И смерть пришла, и времени уже нет для покаяния, для слез