Теперь было непохоже, что она страдала от боли, из-за которой, согнувшись, сотрясаемая сухими рвотными позывами, покинула зал. Нет, она стояла выпрямившись, с серьезным лицом, хотя при виде Гизелы серьезность ее сменилась улыбкой.

Они с Гизелой обнялись, и я увидел, как Этельфлэд закрыла глаза, словно борясь со слезами.

– Ты не больна, госпожа? – спросил я.

– Не больна, и всего лишь беременна, – ответила она, не открывая глаз.

– Только что ты выглядела больной.

– Я хотела с вами поговорить, – сказала Этельфлэд, отодвинувшись от Гизелы. – И притворилась больной. То был единственный способ остаться одной. Он не выносит, когда мне плохо. И оставляет меня одну, когда меня рвет.

– Тебя часто тошнит? – спросила Гизела.

– Каждое утро, – ответила Этельфлэд. – Тошнит, как собаку. Но разве такое бывает не со всеми?

– Не в этот раз, – ответила Гизела, прикоснувшись к своему амулету.

Он носила маленькое изображение Фригг, жены Одина, королевы Асгарда – обиталища богов. Фригг – богиня беременности и родов, и амулет должен был помочь Гизеле благополучно родить. Этот амулет хорошо себя оправдал во время появления на свет первых двух наших детей, и я каждый день молился, чтобы он помог и с третьим.

– Меня рвет каждое утро, – сказала Этельфлэд. – А остаток дня я чувствую себя прекрасно.

Она прикоснулась к своему животу, потом погладила большой живот Гизелы.

– Ты должна рассказать мне о родах, – тревожно проговорила Этельфлэд. – Это больно, да?

– Ты забываешь про боль, – ответила Гизела, – потому что роды полны радости.

– Я ненавижу боль.

– Существуют разные травы, – сказала Гизела, пытаясь говорить убедительно, – и это такая радость, когда ребенок появляется на свет.

Они все говорили о родах, а я прислонился к кирпичной стене и уставился на клочок голубого неба, видневшийся сквозь листья грушевых деревьев.

Женщина, которая привела нас сюда, исчезла, мы остались одни. Где-то за кирпичной стеной мужчина кричал новобранцам, чтобы те выше держали свои щиты, и я слышал стук палок по дереву – новички практиковались. Я подумал о новом городе, о Лундене, лежавшем за городскими укреплениями – там, где основали свое поселение саксы. Они хотели, чтобы я сделал им новый палисад и поставил оборонять его свой гарнизон, но я отказывался. Альфред приказал мне отказаться, к тому же, если бы новый город был окружен стеной, пришлось бы защищать слишком много укреплений. Я хотел, чтобы саксы перебрались в старый город. Некоторые так и сделали, чтобы находиться под защитой старой римской стены и моего гарнизона, но большинство упрямо оставались в новом городе.

– О чем ты думаешь? – внезапно ворвался в мои мысли голос Этельфлэд.

– Он благодарит Тора за то, что он мужчина и ему не нужно рожать, – сказала Гизела.

– Верно, – ответил я. – А еще я думаю, что, если люди предпочитают умереть в новом городе, лишь бы не жить в старом, тогда мы должны позволить им умереть.

Этельфлэд улыбнулась в ответ на мое бессердечное заявление и подошла ко мне. Она была босой и казалась очень маленькой.

– Ты ведь не бьешь Гизелу, правда? – спросила она, глядя на меня снизу вверх.

Я взглянул на Гизелу и улыбнулся.

– Не бью, госпожа.

Этельфлэд продолжала пристально смотреть на меня. У нее были голубые глаза с коричневыми крапинками, слегка вздернутый носик, и ее нижняя губа была больше верхней. Синяки ее сошли, хотя темное пятно чуть заметно виднелось на одной ее щеке, показывая, куда ее ударили. Она выглядела очень серьезной. Из-под ее шапочки выбились завитки золотых волос.

– Почему ты меня не предупредил, Утред? – спросила она.

– Потому что ты этого не хотела, – ответил я.

Она подумала над моими словами и резко кивнула.

– Верно, не хотела. Ты прав. Я посадила себя в клетку, не так ли? А потом сама ее заперла.

– Так отопри ее, – жестко сказал я.

– Не могу, – отрывисто ответила она.

– Не можешь? – переспросила Гизела.

– Ключи от нее у Бога.

Я улыбнулся, услышав этот ответ.

– Мне никогда не нравился ваш бог, – сообщил я.

– Неудивительно, что мой муж называет тебя плохим человеком, – с улыбкой сказала Этельфлэд.

– Он так говорит?

– Он говорит, что ты злой, что тебе нельзя доверять, что ты вероломный.

Я улыбнулся и ничего не ответил.

– А еще он упрямый, – продолжила список Гизела, – туповатый и жестокий.

– Да, я таков, – ответил я.

– И очень добрый, – закончила Гизела.

Этельфлэд все еще смотрела на меня снизу вверх.

– Он тебя боится, – проговорила она. – А Алдхельм тебя ненавидит. Он убил бы тебя, если бы мог.

– Пусть попробует, – ответил я.

– Алдхельм хочет, чтобы мой муж стал королем, – сказала Этельфлэд.

– А что об этом думает твой муж? – спросил я.

– Он был бы не прочь, – ответила Этельфлэд.

Это меня не удивило. В Мерсии не было короля, а у Этельреда имелись права на трон. Но мой кузен был никем без поддержки Альфреда, а Альфред не хотел, чтобы кто-нибудь называл себя королем Мерсии.

– Почему бы твоему отцу не провозгласить королем Мерсии самого себя? – спросил я Этельфлэд.

– Думаю, он так и поступит, – ответила она. – Когда-нибудь.

– Но не сейчас?

– Мерсия – гордая страна, – сказала Этельфлэд, – и не все мерсийцы любят Уэссекс.

– И ты здесь затем, чтобы заставить их полюбить Уэссекс?

Она прикоснулась к своему животу.

– Может, мой отец хочет, чтобы его первый внук стал королем Мерсии, – предположила она. – Король, в чьих жилах течет кровь восточных саксов?

– И кровь Этельреда, – угрюмо проговорил я.

Она вздохнула.

– Он неплохой человек, – печально сказала Этельфлэд, словно пытаясь убедить в этом саму себя.

– Он тебя бьет, – сухо заметила Гизела.

– Он хочет быть хорошим человеком, – сказала Этельфлэд и прикоснулась к моей руке. – Он хочет быть таким, как ты, Утред.

– Как я! – отозвался я, едва удержавшись от смеха.

– Тем, кого боятся, – объяснила Этельфлэд.

– Тогда почему он попусту тратит время здесь? – спросил я. – Почему не отправится на своих кораблях сражаться с датчанами?

Этельфлэд вздохнула.

– Потому что Алдхельм говорит ему не делать этого. Алдхельм говорит, что, если Ганнкель останется в Кенте или Восточной Англии, моему отцу придется держать здесь больше воинов. Ему придется все время посматривать на восток.