и в подсобку вошли четверо. Двое с автоматами, у двух других были обрезы.

– Начнем. – Серый осторожно заглянул на кухню.

Два здоровенных охранника-узбека жадно ели шашлык.

Они опомниться не успели, как их окружили вооруженные люди.

Их связали, заклеили рты и тоже отволокли в кладовку.

Двери ее Серый запер сам, а ключ выбросил в окно.

Залаял, захрипел на улице кобель. И вдруг взвизгнул и затих.

Вспыхнул автоген. Голубое пламя резануло по двери.

Через несколько минут рафик и две «Волги» неслись в сторону Ташкента.

Сергей Третьяков вышел из машины на улице Москвина. Он не стал заезжать во двор, оставил машину напротив кафе.

По утреннему времени улица была тиха и пустынна. Только с Петровки и Пушкинской доносился автомобильный скрежет.

Сергей постоял немного, глядя, как солнце обновило старые, когда-то элегантные дома. В Театре Корша, ныне «женском» МХАТе, так и не кончили ремонт, но все равно здание это красного кирпича украшало улицу.

Вот он и в Москве. В центре. Здесь каждую улицу он исходил, оттопал по ней.

Сергей усмехнулся, закурил и пошел в «контору».

Во дворе стоял «мерседес» Лузгина, шофер читал «Советскую Россию».

Сергей вошел в подъезд, поднялся по лестнице, набрал код на двери.

Навстречу ему поднялся милиционер, поднес руку к козырьку:

– С приездом.

– Спасибо. – Сергей пожал руку постовому и прошел к своему кабинету.

Достал ключ, открыл дверь.

В кабинете было душно. Видимо, окна не открывались все эти тридцать дней.

Третьяков распахнул окно и сел за стол.

Взял папку для бумаг. Она была пуста.

Он нажал кнопку селектора:

– Вера, для меня что-нибудь есть?

Селектор молчал.

– Вы меня слышите, Вера?

– Слышу, – придушенно сказала секретарша.

– Тогда несите бумаги.

– Хорошо.

Третьяков открыл ящик стола. Он был пуст.

Тогда он подошел к сейфу, вставил ключ, распахнул металлическую дверцу.

На полке лежали три пачки денег, коробка с часами. Стояли две бутылки французского коньяка. В общем, все, что не относилось к работе.

Ни одной бумажки, ни одного чистого бланка.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел Лузгин.

– С приездом, тезка.

– Привет. А где мои бумаги?

– А они тебе больше не нужны. – Лузгин сел в кресло.

– Не понял.

– Решением правления ты уволен.

– Чья это инициатива?

– Моя.

– Твоя, – усмехнулся Третьяков, – с каких пор коммерческий директор увольняет вице-президента?

– Тебя долго не было, Сергей. – Лузгин достал сигарету, прикурил, затянулся, помолчал. – Теперь президент фирмы я.

– Ну тогда понятно.

– Ты можешь зайти в бухгалтерию и получить расчет. Правда, у тебя, наверное, есть медицинский…

– Я не буду кусочничать из-за нескольких сотен, Лузгин.

– Вот и ладушки.

– Нет, не ладушки. – Сергей подошел к Лузгину, наклонился к нему. – Ты знаешь, кого я встретил в Вене?

– Твои встречи, твои трудности.

– Гольдина.

Лузгин прищурился, усмехнулся:

– Ну и что?

– А то, что он сказал, что передавал тебе для меня зелень.

– Ну и что?

– Где грины?

– А разве в Вене ты не понял, что ты не в деле?

– Меня не чешут ваши дела. Мне нужна зелень.

– Она всем нужна. – Лузгин встал.

Третьяков схватил его за рубашку, подтянул к себе, а потом ударил спиной о стену.

– Ты… – Лузгин словно подавился.

– Слушай меня, падла, я уйду. Прямо сейчас, но пять тысяч зеленых ты пришлешь мне домой. Понял?

– Пусти.

Третьяков локтем надавил ему на шею. Лузгин захрипел.

– Помни, деньги завтра, иначе к тебе придут люди.

Он оттолкнул Лузгина, и тот с грохотом, потащив за собой стул, отлетел к дверям.

– Ты, приблатненный. – Лузгин поправил рубашку. – Меня пугать решил?

Он достал сигарету.

– Меня пугать, – повторил Лузгин, – ты думаешь, на тебя нет управы? Ошибаешься. У меня методы другие, но кровью ты похаркаешь.

Он вышел, саданув дверью.

Третьяков открыл кейс и начал складывать в него свои пожитки.

Другая теперь была машина у Бориса Павловича Громова. Не было радиотелефона, да и номера не те были. И форма на нем другая была. Хоть и генеральская, но прокуратуры.

Теперь не вытягивались в струнку гаишники на перекрестках, не передавали с поста на пост, что едет Борис Громов.

Другое время. Совсем другое.

У ресторана «Архангельское» водитель повернул направо. Вот и дача Михаила Кирилловича Мусатова.

То же, что и раньше, только нет у ворот охраны.

Но сторож все-таки есть. Он и распахнул ворота услужливо, пропуская черную «Волгу».

Михаил Кириллович нестареющий, бодрый, несмотря на все катаклизмы и передряги.

– Ну, здравствуй, Боря. Здравствуй.

Михаил Кириллович обнял Громова.

– Молодец. Генерал.

– Государственный советник юстиции, – усмехнулся Громов.

– Раз погоны и лампасы есть – генерал. Пошли, пошли.

Он вел Громова к беседке в глубине многогектарного участка.

– А я смотрю, Михаил Кириллович, – Громов хитро прищурился, – павильончик-то на берегу выстроили. А в восемьдесят втором опасались разговоров.

– Так тогда пост мой к скромности располагал. А теперь дачу эту я выкупил. Сейчас, брат, начальство наше частную собственность приветствует. Пенсионер я. Вот и строю потихоньку для внуков.

Они вошли в беседку. А там уж и стол накрыт был.

Богатый по нынешним временам. С закуской и выпивкой заграничной.

Правда, не было, как раньше, официантки.

– Садись, Боря, садись. Что пить будешь?

– Я, Михаил Кириллович, консерватор. Водочку.

Мусатов налил ему водки, себе плеснул немного джина, разбавил тоником, бросил лед.

– Уже не могу водку-то. Возраст. Ну давай.

Они чокнулись и выпили.

Мусатов бросил в рот орешек. Громов подцепил вилкой кусок лососины.

– Что ты, Боря, старика обижаешь?

– Вы о чем, Михаил Кириллович?

– А о том. Раньше я подумать не успею, а ты уже здесь. А теперь? – строго спросил Мусатов. Резко.

– Так то раньше. В другой жизни, дорогой Михаил Кириллович.

Громов налил себе опять, осмотрел стол в поисках закуски приятной. А что смотреть-то. Любую бери. Что хочешь. Сплошная Красная книга продуктовая.

– В другой, говоришь, – Мусатов усмехнулся, – в другой. Ты запомни, Громов. Нет у нас другой жизни, она для нас такая же, как и была.

– Ой ли, – засмеялся Громов и выпил.

– Ты, Борис, никак демократом стал?

– Господь с вами, Михаил Кириллович, – засмеялся Громов. – Я как был, так и остался верным ленинцем.

– Тогда слушай меня. Когда в восемьдесят третьем Андропов вас шерстить стал, кто тебя в Академию МВД пристроил?

– Вы.

– А кто тебе помог диссертацию слепить да защитить ее?

– Ну зачем вы это спрашиваете, Михаил Кириллович?

– А кто тебя в народный контроль перевел?

– Ну вы, вы!

– Ты голос-то попридержи. Закусывай лучше. Когда Горбачев народный контроль разогнал, кто тебя в прокуратуру Союза определил? Молчишь. Ответить тебе нечего.

– Да и я вам за это отслужил. Помните, как я изъял