– самое важное расследование года; почему же трасологическая экспертиза не прошла на соответствующем уровне?

Теперь, на задворках Ньюингтон-авеню, досада Пеллегрини абсолютна. Потому что, как ни посмотри, краска и близко не указывает на Рыбника – а ни на кого другого детектив не нацеливался. Это Рыбник провалил полиграф, это Рыбник знал Латонию и платил ей за работу в своем магазине и это Рыбник так и не предоставил алиби на вечер исчезновения ребенка. Рыбник – кто еще, как не он?

Месяцами Пеллегрини все свободное время копался в жизни торговца, готовясь к последней стычке с главным подозреваемым. И это уже выглядело комично – настолько Рыбник привык к преследованию. Куда бы он ни повернулся, везде торчал одержимый детектив – вызнавал, собирал, выжидал. В каждом закоулке его тихого существования ковырялся в поисках информации Том Пеллегрини.

Они уже неплохо знали друг друга. Пеллегрини знал о Рыбнике больше, чем хотел, знал об этом чертовом старике больше кого угодно, не считая его родных. Рыбник знал своего преследователя по имени, знал его голос и манеры, знал, как детектив начинает разговор или ставит вопрос. А главное, он знал – как же не знать, – что именно нужно Пеллегрини.

Любой другой поднял бы какой-никакой скандал. Любой другой бы нанял адвоката, чтобы мучить департамент полиции жалобами на незаконное преследование. Любой другой, рассуждал Пеллегрини, в конце концов посмотрел бы детективу в глаза и прямо сказал: если думаешь, будто я убиваю маленьких девочек, можешь пойти вместе со своим значком на хер. Но ничего из этого так и не случилось.

Со времен второго допроса в кабинете отдела между ними было немало странных разговоров, один дружелюбнее другого, все – исходящие из первоначального утверждения Рыбника, что ему ничего не известно об убийстве. Каждую беседу Пеллегрини заканчивал напоминанием, что следствие продолжается и детективам наверняка понадобится поговорить с ним снова. И каждый раз без исключения Рыбник подтверждал желание сотрудничать. Буквально в этом месяце Пеллегрини поднимал возможность нового вызова в офис в ближайшем будущем. Подозреваемый, очевидно, новостям не обрадовался, но и спорить не стал.

Чем больше детектив о нем узнавал, тем больше старик казался способным на убийство. Нет, в его предыстории не было ничего конкретного, ничего такого, что прямо бы говорило: этот человек опасен, а то и ненормален. Нашлась разве что вполне заурядная череда неудачных отношений с женщинами. Детектив разыскал и опросил родственников, бывших подружек и бывшую жену Рыбника – и все подтвердили, что у него проблемы с женщинами. Кое-кто даже предположил, что ему нравятся маленькие девочки, но конкретики по-прежнему не хватало. Пеллегрини заново опросил одноклассников Латонии Уоллес, а также детей, работавших у Рыбника или заходивших к нему в магазин после школы. Действительно, все упоминали о его сальных глазках. Он странноватый, говорили детективу, с ним надо быть осторожнее.

Но одну женщину Пеллегрини так и не нашел – предположительную жертву изнасилования из давнишнего обвинения Рыбника в 1950-х. Детектив поднял рапорты в архиве микропленки и зачитал до дыр каждую страницу, но девочка-подросток, на которую якобы напали, не давала показания в суде, а обвинения, судя по всему, сняли. Пользуясь всем, от телефонного справочника до архива соцслужбы, Пеллегрини вел лихорадочные поиски женщины, которая уже должна быть лет пятидесяти и, если не уехала из Балтимора, наверняка не значилась под девичьей фамилией. Но поиски ни к чему не привели, и наконец Пеллегрини позволил себе дать интервью в местной телепередаче, только чтобы упомянуть ее имя и последний известный адрес и попросить всех, кто владеет информацией о ней, позвонить в отдел убийств.

Во время передачи Пеллегрини аккуратно обошел ее связь с делом и не упоминал Рыбника по имени. Но признался ведущему, что разрабатывает конкретного подозреваемого. И тут же осознал ошибку, когда ведущий повернулся к камере и объявил: «Детективы отдела убийств полагают, что им известен убийца малышки Латонии Уоллес…» После этой минуты славы он еще долго строчил объяснительные, и департаменту пришлось выпустить пресс-релиз длиной в один абзац о том, что, хотя детектив Пеллегрини определил возможного подозреваемого в убийстве, следователи проверяют и другие версии. А хуже всего – пропавшая жертва изнасилования в результате так и не нашлась.

Из всего, что Пеллегрини узнал о своем подозреваемом, ему не давало покоя одно. Может, и совпадение, но жуткое, а наткнулся он на него, когда проверял отчеты о пропавших девочках, накопившиеся за десять лет. В феврале следователи уже сравнивали дело Латонии Уоллес с другими нераскрытыми детскими убийствами, но только недавно Пеллегрини пришло в голову, что, пожалуй, стоит поднять и дела о пропавших. Читая отчеты об одном случае 1979 года, он узнал, что из родительского дома на Монпелье-стрит пропала без следа девятилетняя девочка. А Монпелье-стрит – знакомое название: как раз недавно Пеллегрини опрашивал человека, чьи родственники были торговыми партнерами Рыбника по прошлой бакалейной лавке. Последние двадцать лет эта семья жила на Монпелье-стрит – и Рыбник часто заходил к ним в гости.

В старом досье о пропавшей девочке не было фотографий, но через пару дней Пеллегрини поехал в офис «Балтимор Сан» и попросил разрешения заглянуть в фотоархив газеты. В подшивке нашлось два снимка пропавшего ребенка – черно-белые копии фотопортрета из начальной школы. Стоя в газетном архиве, Пеллегрини смотрел на снимки и чувствовал, как в нем шевелится странное ощущение. С какой стороны ни глянь, девочка была вылитой копией Латонии Уоллес.

Может, это необычное сходство – только совпадение; может, каждая с виду незначительная деталь стояла отдельно, не связанная с другими. Но продолжительное знакомство с прошлым Рыбника убедило Пеллегрини, что с ним нужно поговорить еще один, последний раз. Все-таки старику дали все возможности развеять подозрения, но он даже не старался. Пеллегрини рассудил, что заслуживает еще одну попытку. И, когда уже готовился к финальному допросу, на колготках покойной девочки словно из ниоткуда материализовался крошечный кусочек краски, дразня новым подозреваемым и новым направлением расследования.

И дразнит все сильнее, когда Пеллегрини возвращается из Резервуар-Хилла в лабораторию со свежими образцами – с пылу с жару с задней двери дома 716 по Ньюингтон. И пожалуйста – ван Гелдер без труда сопоставляет их с кусочком в колготках. И вдруг Эндрю отпихивает Рыбника в сторону.

Из короткой беседы с его бывшей женой Пеллегрини в тот же день узнает, что подозреваемый по-прежнему работает в городском дорожном бюро, и приезжает в гараж в Фоллсуэе как раз к окончанию смены подозреваемого. На вопрос, не против ли Эндрю заехать для опроса в офис