возвращение в контекст открывает не менее широкие перспективы: С. Г. Нелипович. Репрессии против подданных «центральных держав» // Военно-исторический журнал. М., 1996. № 6; С. Г. Нелипович. Население оккупированных территорий рассматривалось как резерв противника // Военно-исторический журнал. М., 2000. № 2; Г. З. Иоффе. Выселение евреев из прифронтовой полосы в 1915 году // Вопросы истории. М., 2001. № 9; О. Р. Айрапетов. Немецкий погром в Москве в июне 1915 г. в контексте боев на внешнем и внутреннем фронте // Русский Сборник. Том VIII. М., 2010; Ю. Бахурин. Принудительные миграции еврейского населения России в годы Первой мировой войны (1914–1917 гг.): причины и последствия // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. М., 2011. № 1 (3).

525

На эту мысль Э. Нольте (1923–2016) косвенно, но хорошо ответил русский историк в Германии, напоминая о подлинном, мировом масштабе контекста: «ХХ век кончается, но столетняя гражданская война, начавшаяся в 1901 году в Китае, не хочет и сейчас, в 1998 году, когда пишутся эти строки, прекращаться…» (Л. Копелев. Вопросы остаются // Германия и русская революция. 1917–1924 / Издание Г. Кённена и Л. Копелева. М., 2007. С. 752). В качестве ещё одного из источников теории Э. Нольте о «европейской гражданской войне», который дополнительно обнаруживает её, так сказать, «умышленный» характер, может рассматриваться известное признание Черчилля, поместившего именно обе мировые войны, начатые Германией, в «домашний» контекст исторического внутриевропейского конфликта, в котором за Германией однозначно сохранялось место агрессора: «Мы должны рассматривать эти тридцать с лишним лет раздоров, беспорядков и страданий в Европе как часть одного исторического периода. Я участник этого периода, так как в 1911 году был направлен в Адмиралтейство для подготовки флота к предстоящей войне с Германией. В своей основе — это история более чем тридцати лет войны, в которой британцы, русские, американцы и французы сражались до предела своих возможностей, сопротивляясь германской агрессии. От каждого из нас это потребовало самых тяжёлых жертв. Но наибольшие жертвы принёс русский народ, чья страна дважды подвергалась разорению. На широких просторах этой страны лилась кровь десятков миллионов русских людей, павших за общее дело» (У. Черчилль. Мускулы мира. [Избранные речи, 1938–1946] / Сост. Л. Яковлева. М., 2011. С. 445–446 (27 февраля 1945)).

526

Советский и российский историк-социалист тоже готов поддержать это изображение революции России 1917 года как первопричины для важных общеевропейских событий и, следуя за советским публицистическим общим местом, но прямо противореча всей истории европейского социал-либерализма и социальной политики, уверяет, что государственный социализм Дж. Кейнса и Ф. Рузвельта был ответом на русский 1917 год, даже приравнивает нацизм и новый либерализм друг к другу с точки зрения их якобы миметической реактивности, несамостоятельности и неукоренённости в собственных обществах и собственной истории (И. К. Пантин. Русская революция. Идеи, идеология, политическая практика. М., 2015. С. 293–294).

527

Современный немецкий историк и подлинный специалист по России, критически излагая теорию Арендт, более чем вежливо, но от того ничуть не менее точно обнажает умозрительное ничтожество этой теории, которую не только легитимирует, но и в своей книге перелагает Саква: «Период между мировыми войнами с инфляцией, уничтожением буржуазной собственности, безработицей, миграцией и переселениями народов демонстрировал конец действия триады „территория — народ — государство“, вёл к массовому явлению утраты отечества, к новому типу бесправия народных низов, возвращению их к доцивилизационному натуральному состоянию. Разложение классовых структур, появление выкорчеванных из родной почвы масс, а также современных технологий под началом бюрократов, управляющих миллионами бесправного люда, нуждались в силе, которая могла бы на языке времени предложить выход из кризиса. Эту силу представляли тоталитарные движения… Остановить их можно лишь вмешательством извне. Типичным институтом времени стал концлагерь, а самозащита общества и государства была квинтэссенцией того урока ХХ века, который включил в себя также и рекомендацию Ханны Арендт, гласившую, что демократический мир должен решиться даже на бомбардировку советских концлагерей». (Заметим, что демократический мир вскоре решился и бомбардировал «тоталитарные» японские города Хиросиму и Нагасаки). Историк резюмирует: «Россия, как предмет, исследования, для неё [Арендт] — не результат многолетних занятий, она появляется скорее на краях картины, центр которой занимает германский национал-социализм… Было бы немалой заслугой нового прочтения книги „Элементы и истоки тотального господства“, если бы оно поставило нас на почву реальных исторических фактов, т. е. проблем современного массового общества в Европе, а не отношений между Россией и Европой или вопроса о существовании некоего особенного „русского духа“… Становится ясным, что Арендт могла иметь лишь смутное представление о „русском обществе“ того времени… В общем виде мы имеем дело с её представлением о России как некоем „обществе“, о советском государстве как неком „государстве“, о трудовых лагерях, как воплощении современного типа техники заключения людей и организации принудительного труда… Другими словами, это крайне абстрактное пространство, в котором редко удаётся распознать реально действующие исторические силы. Советская Россия видится издалека, скорее как модель, чем как историческая конкретность» (К. Шлёгель. Археология тотального господства. Российский горизонт Ханны Арендт // Германия и русская революция. 1917–1924 / Издание Г. Кённена и Л. Копелева. М., 2007. С. 723, 724, 732, 725–726).

528

Р. Саква. Коммунизм в России. Интерпретирующее эссе [2010]. М., 2011. С. 77, 133–135.

529

Дж. Агамбен. HOMO SACER. Суверенная власть и голая жизнь [1995]. М., 2011. С. 153, 155, 168, 212, 214, 217.

530

Вальтер Беньямин. О понятии истории [1940] // Вальтер Беньямин. Учение о подобии. Медиаэстетические произведения / Сост. И. Чубаров, И. Болдырев. М., 2012. С. 241.

531

Цит. по: М. М. Федорова. Феноменология политического действия // Философия политического действия. Из истории левой политической мысли ХХ века. М., 2010. С. 211.

532

А. Е. Чельцова. Феномен «сталинизма» в отечественной историографии // Проблемы российской историографии середины XIX — начала XXI в. / Отв. ред. А. С. Усачев. М.; СПб., 2012. С. 210, 257, 267, 277.

533

Фернан Бродель. Грамматика цивилизаций [1963] / Пер. Б. А. Ситникова. М., 2014. С. 384.

534

Ф. Хайек. Интеллектуалы и социализм [1949] // Фридрих Хайек [сост.]. Капитализм и историки. Челябинск, 2012. С. 245.

535

Пётр Струве. Размышления о русской революции. I. После мировой войны [Ноябрь 1919] // Русская Мысль. София, 1921. Кн. I–II. С. 18–19.

536

Там же. С. 8.

537

Уильям Мак-Нил. Восхождение Запада. История человеческого сообщества [1963] / Пер. под ред. А. Галушки. Киев, 2013. С. 952, 1019.