Еще один повод для страхов — Валери. После Гаваны она жила в Нью-Йорке, училась в Академии драматического искусства (платил Хемингуэй), работала в журнале «Ньюсуик», получила вид на жительство, но Хемингуэй считал ее «нелегалкой» и говорил, что из-за нее его преследует еще один страшный государственный орган — Бюро по иммиграции. (В Кетчум Валери не приехала. В книге она писала: «Эрнест понял, что больше не нуждается во мне», — но в поздних интервью говорила иное: Мэри «отдалила» ее от мужа и она не приезжала в Кетчум потому, что ее «исключили из круга» и «подвергли остракизму». А Хотчнеру Папа говорил, что Валери, возможно, тоже служит в ФБР…)

Осень 1960 года была очень тяжелой — Хотчнер, прибывший по просьбе Хемингуэя (Мэри, ревновавшая ко всем, неохотно дала на это разрешение), обнаружил его истерзанным страхами. Давление поднялось до критического, речь затруднена. Не зная о болезни, приехали профессора из университета Монтана, Сеймур Бетски и Лесли Фидлер, чтобы просить писателя прочесть лекцию, и были шокированы его видом: по словам Бетски, лицо его было красным и опухшим, руки и ноги, напротив, истощены, он едва ходил, с трудом складывал фразы, выглядел «дряхлым библейским старцем», но был трезв и вел себя «со старосветской учтивостью».

Было ясно, что ему нужно в больницу, но какую? Его психическое состояние пугало Сэвирса, Мэри и Хотчнера больше, чем физическое, и они решили поместить больного в такую клинику, где наряду с терапевтическим лечением провели бы психиатрическое. Убедить в этом самого больного удалось — по словам Мэри и Хотчнера, во всяком случае, — без особого труда. Рассматривались две больницы: братьев Маннингер и братьев Майо. Первая была более известной, но Мэри предпочла вторую. Многие биографы считают это ее главной ошибкой, если не преступлением, а врачей из Майо называют шарлатанами. Вообще-то Майо представляет собой всемирно известную сеть медицинских учреждений, а клиническая больница Майо входит в перечень топ-клиник США. Но по психиатрии она никогда не занимала первых мест. Причину, по которой Мэри ее выбрала, назвал Хотчнер (Мэри его не опровергала) — стремление избежать огласки. Клиника Маннингеров была в Нью-Йорке, у всех на виду. А клиника Майо находилась в отдаленном городке Рочестер, штат Миннесота.

Тридцатого ноября 1960 года Сэвирс на самолете отвез больного в Рочестер (Мэри для конспирации приехала отдельно). По словам Сэвирса, Хемингуэй во время полета был в хорошем настроении, надеялся вылечиться, в клинике вел себя кротко и тихо. Его зарегистрировали под именем Сэвирса (тоже для секретности) и официально приняли для лечения гипертонии, о психическом заболевании не упоминалось. Вели его два врача: терапевт Хью Батт и психиатр Ховард Роум. Давление было 220 на 150, была также диагностирована почечная недостаточность, не говоря уж о больной спине, конечностях и последствиях черепно-мозговых травм и ожогов. Одной из самых серьезных проблем было подозрение на диабет. Доктор Эррера давно предполагал наличие «бронзового диабета», или гемохроматозиса, при котором избыточное накопление железа в организме нарушает деятельность поджелудочной железы, мозговую деятельность и приводит к депрессии. Это заболевание наследственное; им, как считается, страдал Кларенс Хемингуэй. Его сын о подозрениях Эрреры знал. Чтобы проверить наличие гемохроматозиса, делают биопсию печени. Этот метод тогда уже использовался в клинической практике, но к Хемингуэю его не сочли нужным применить.

Больной, по рассказам персонала, был учтив, любезен, подружился с медсестрами, но настроение его было подавленным. Первоначально его психическое состояние сочли следствием алкоголизма и бесконтрольного приема лекарств — более двадцати лет он в больших количествах употреблял секонал, резерпин, тестостерон, риталин и выпивал, по словам Патрика, «кварту виски в день». Некоторые современные медики полагают, что прием резерпина, прописанного Эррерой для снижения давления, и был главной причиной депрессии — из-за этого побочного эффекта резерпин давно ушел из клинической практики. Опасные гипотензивные лекарства заменили другими, алкоголь исключили напрочь, давление удалось снизить, физическое состояние улучшилось, но подавленность не проходила. Тогда доктор Роум поставил диагноз: биполярное психическое расстройство (тогда его называли маниакально-депрессивным психозом — МДП).

Бывает монополярное расстройство, или классическая депрессия — когда человеку все время тоскливо. А при биполярном периоды депрессии (подавленность, тоска, попытки спрятаться от людей, чувство безнадежности, беспомощности, вины, приступы плача, раздражительность, невозможность сконцентрировать внимание, утомляемость, постоянные мысли о самоубийстве) чередуются с периодами гипервозбуждения или мании, для которой характерны эйфория, чрезмерная общительность и физическая активность, театральность в поведении, «наполеоновские планы», немотивированная ярость, иногда булимия или анорексия. Считается, что биполярное расстройство особенно часто встречается у людей творческих: в маниакальных стадиях они запоем пишут (книги, картины, музыку), а потом у них наступают периоды бесплодия.

По сей день большинство специалистов убеждены, что диагноз Роума был верен, и психиатр Рональд Фив назвал Хемингуэя «самым известным примером писателя с МДП», хотя это не бесспорно, так как смена циклов была выражена нечетко. Депрессия-то у него точно была он с молодых лет жаловался на «собачью тоску», а в письме Дос Пассосу однажды определил это состояние как «гигантскую проклятую пустоту, которой никто не может противиться — она-то и есть смерть», — но о периодах мании можно говорить с некоторой натяжкой. Питер Хейс написал исследование о смене маниакальных и депрессивных периодов у Хемингуэя с молодости, приводя в качестве доказательства то, что ему иногда писалось, а иногда не писалось, и то, что он то худел, то стремительно набирал вес. Но других признаков маниакальной стадии он не привел и не доказал явно выраженного чередования циклов. Когда Хемингуэю не работалось, он не переставал быть гиперактивным, просто активность выражалась в другом; не было у него в такие периоды ни утомляемости, ни слабости, зато приступы немотивированного гнева, к примеру, бывали постоянно. Ирвин и Мэрилин Ялом полагают, что у Хемингуэя почти всегда было маниакальное состояние: он считал себя сверхчеловеком, хвастался, что у него невероятно прочный череп, невероятно сильное тело, невероятная потенция, что он может спать по полчаса в сутки и т. д., а когда «его идеализированное представление о себе наталкивалось на какое-либо препятствие», начиналась депрессия. И тем не менее четкая смена циклов видна лишь в последние годы жизни: так, за лихорадочным весельем «опасного лета» 1959 года последовала сильнейшая депрессия. Что же касается параноидальных симптомов, проявлявшихся с конца 1940-х, они характерны для МДП, но бывают и при классической депрессии.

И монополярное, и биполярное расстройство может быть наследственным: близкие родственники больных заболевают в 10–20 раз чаще, чем другие люди. Исследования, проведенные в США, доказывают, что виной тому соответствующий ген, и в семье Хемингуэев он, похоже, имелся. В 1966 году Урсула Хемингуэй, страдая от рака и депрессии, совершила самоубийство; в 1982-м застрелился Лестер Хемингуэй (диабет и депрессия); внучка Марго покончила с собой (булимия, алкоголизм, депрессия) в 1996 году, ровно через 35 лет после деда. Патрик и Грегори себя не убивали, но страдали серьезными психическими расстройствами. В обратную сторону — застрелился Кларенс (диабет, депрессия), а еще раньше это пытался сделать его тесть Холл. Ни у Кларенса, ни у Холла явных признаков биполярного расстройства не было — Кларенс, похоже, страдал классической депрессией, а Холл вообще был уравновешенным человеком (признаки МДП скорее уж были у Грейс, но она-то не пыталась покончить с собой), так что если существует «ген Хемингуэев», то в нем скорее заложена склонность к классической депрессии, чем к МДП. Но это непринципиально: родственники больных одним видом депрессии могут заболеть другим.