Номера вынимались, но скоро лото кончилось; вошла Длинная Нанета.

— Пожалуйте белье, сударыня; нужно постлать постель молодому барину.

Г-жа Гранде встала и пошла за Нанетой; тогда г-жа де Грассен сказала всем потихоньку: «Спрячем-ка наши су и бросим это лото».

Каждый взял с облупленного старого блюдца свои два су, положенные на ставку; потом все встали и мало-помалу приблизились к огню.

— Так вы кончили? — сказал Гранде, не отрываясь от письма.

— Кончили, кончили, — отвечала г-жа де Грассен и подошла к Шарлю.

Евгения вышла из залы, движимая одной из тех вдохновенных мыслей, которые рождаются только в сердце женщины, в сердце, впервые забившемся любовью. Она вышла пособить матери и Нанете; но под хозяйственной заботливостью таилось другое чувство: она не могла устоять против непонятного искушения, каприза — самой убрать комнату, назначенную Шарлю, поставить в ней каждую вещь на свое место, доглядеть, приглядеть за всем, чтобы сколько-нибудь лучше все уладить и украсить. Она уже чувствовала в себе и силу, и ловкость разглядывать и понимать вкус и привычки своего кузена.

В самом деле, она явилась совершенно кстати и успела уверить Нанету и мать свою, что они обе еще ничего не сделали и что нужно все переделать сызнова. Ей удалось присоветовать Нанете нагреть постель жаровней. Сама она вынула чистую скатерть и накрыла ею старый стол, приказав Нанете переменять ее каждый день. Она доказала, что необходимо развести в камине огонь, и приказала натаскать дров в коридор, потихоньку от отца. Отыскала где-то в шкафу красивый лаковый подносик, доставшийся им по наследству от г-на Бертельера, чистый стакан шестигранного хрусталя и позолоченную ложечку, античный, разрисованный амурами фарфоровый флакон и с торжеством поставила все это на камине. В четверть часа в голове ее народилось идей более, нежели во всю ее жизнь.

— Маменька, сальные свечи не годятся для Шарля: не купить ли восковых? — И легкая, как птичка, она вынула из кошелька свой экю, данный ей на месячные расходы. — Поскорей, поскорей, Нанета, — сказала она, всовывая ей деньги в руки.

— А что скажет отец?

Эти ужасные слова вырвались у г-жи Гранде, когда она увидела в руках своей дочери сахарницу из севрского фарфора, которую старик привез из Фруафондского замка.

— Да где ты достанешь сахару? Да ты позабыла…

— Маменька, Нанета купит и сахару.

— А отец?

— Но прилично ли для нас, что родной племянник в доме своего дяди не найдет и стакана воды с сахаром? Да папенька не заметит.

— Он не заметит? Да он видит все!

Нанета колебалась. Она знала характер своего господина.

— Да ступай же, Нанета; ведь сегодня мое рождение!

Нанета громко расхохоталась шутке своей барышни, первой шутке, услышанной от нее, и отправилась за покупками.

В то время когда Евгения и г-жа Гранде хлопотали и отделывали комнату Шарля, оставшегося в зале с гостями, г-жа де Грассен повела на него атаку по всем правилам своей тактики и начала с любезностей.

— Вы слишком отважны, — сказала она Шарлю. — Бросить удовольствия Парижа, зимою, во время веселья и праздников, и приехать в Сомюр, да это неслыханный подвиг! Но мы постараемся вознаградить вас за все, и если вас еще не испугали здесь, то увидите, что и к Сомюру можно привыкнуть и, если хотите, даже весело провести здесь время.

И она подарила его взглядом, но взглядом коренной провинциалки. В провинции женщины по привычке смотрят так осторожно, так благоразумно, что невольно заставляют подозревать в своем взгляде тайное желание, смешанное с какой-то раздражительной завистью, свойственной представителям духовенства, для которых всякое наслаждение представляется либо воровством, либо грехопадением.

Шарль, после своих разбитых и рассеявшихся мечтаний о великолепном замке и о великолепном житье-бытье своего дядюшки, был так смущен, уничтожен, попав в эту залу, в этот круг людей, что поневоле г-жа де Грассен напоминала ему собой, хотя неясно, далекий, восхитительный образ парижанки. Он вежливо ответил на вопрос ее, весьма похожий на приглашение; между ним и провинциалкой завязался разговор, и г-жа Грассен мало-помалу осторожно понизила голос. Им было о чем говорить в эту минуту, им нужно было говорить, объясниться, вследствие чего, после нескольких бегло обменянных шуток и кокетливых приветствий, ловкая провинциалка успела, между прочим, кое-что шепнуть ему, не опасаясь быть подслушанной, за интересным разговором о вине: весь Сомюр говорил тогда о вине.

— Если вы хотите посетить нас, — сказала она Шарлю, — то доставите большое удовольствие мне и моему мужу. В целом городе вы найдете только один дом, где встретите вместе и аристократию, и высшее купечество: это у нас; мы принадлежим к средине между двумя обществами, и муж мой, говорю это с гордостью, умел приобрести уважение и той и другой стороны. Мы о вас постараемся. А что бы с вами сталось в этом доме? Да здесь вы умрете со скуки! Ваш дядюшка — старый хлопотун, у него на уме одна торговля, барыши, расчеты. Тетушка ваша — богомолка, не умеющая связать двух мыслей, с нею вам будет не очень весело. А Евгения, простенькая девушка, без воспитания и приданого, она до сих пор только и делала, что штопала белье своих стариков.

«Да это клад, — подумал Шарль, глядя на г-жу де Грассен, — ну кто бы мог предполагать?»

— Мне кажется, жена, ты хочешь завербовать к нам господина Шарля, — сказал, смеясь, толстый банкир.

Нотариус и президент не упустили случая прибавить две-три желчные остроты к замечанию де Грассена. Но аббат тотчас понял все дело.

Вынув табакерку и потчуя всех табаком, он сказал:

— Да где же и приютиться лучше молодому господину Гранде, как не в салоне госпожи де Грассен?

— Что вы хотите сказать, господин аббат? — спросил де Грассен.

— Ничего более, как то, что скажет вам весь Сомюр, милостивый государь: должная справедливость вам, вашему дому и госпоже де Грассен.

Аббат хотя и не подслушивал разговора г-жи де Грассен с Шарлем, но угадал все.

— Не знаю, помните ли вы обо мне, — сказал в свою очередь Адольф Шарлю, стараясь быть сколь возможно развязнее, — я имел удовольствие быть вашим vis-à-vis на балу у господина маршала Удино.

— О, как же, милостивый государь, как же, я припоминаю! — сказал Шарль, удивленный общим к себе вниманием. — Это ваш сын, сударыня? — спросил он г-жу де Грассен.

Аббат насмешливо взглянул на нее.

— Да, милостивый государь, — отвечала она.

— Так вы были очень молоды, когда были в Париже? — спросил Шарль, обращаясь к Адольфу.

— Да, что делать! — отвечал за него аббат. — Мы их отсылаем в Вавилон, только что они