с ней, но мне так плохо от того, ч-что… совсем нечем ей помочь. С ней что-то творится, те голоса твердили о том, что она должна покончить с собой, хотели… её крови. Я подумала, что раз могу слышать эти предупреждения, то и помочь ей может быть в моих силах?

Ладэктус задумался и опустил взгляд на поверхность стола. Он нахмурился, обдумывая услышанное.

— Я думаю, что помочь твоей подруге вполне возможно. Ты перестала слышать предупреждения сразу после появления этой личности, правильно? — Кэнсаль кивнула. — Значит, именно она и заглушает твою способность. Подозреваю, что когда эта личность появилась, то управление силой она взяла на себя, а что ещё вероятнее — ты сама же и создала её. Это случается в момент сильного потрясения, что негативно влияет психику. Только в обычных случаях человек забывает о том, что делало его альтер эго. У тебя довольно интересный случай.

Вновь задумавшись, профессор сложил руки на столе и подался вперёд, понизив голос:

— Не посчитай меня не тактичным, если не захочешь об этом говорить, я пойму. Тебе приходилось испытывать какие-то очень сильные потрясения?

Сжавшись и закусив губу, Вэнферас качнула головой и склонила голову над стаканом ещё сильнее. Поймёт ли он, если она расскажет или посчитает историю совсем смехотворной и незначительной? В состоянии ли хоть кто-то понять то, чего сам никогда не испытывал? Каким бы эмпатичным не был другой человек, даже если примерит на себя проблемы другого, то всё равно не сможет ощутить того же. А если и сможет, то не в полной мере. Чувства кого бы то ни было — бездонная пропасть, в которой можно падать бесконечно долго, но так и не понять, что творится на сердце человека.

Именно этого Кэнсаль боится больше всего — быть непонятой, ненужной.

— Извините, но мне не то чтобы говорить, но и вспоминать тяжело, — сдавленно прошептала академка, крепче вцепившись в ткань юбки.

— А ты хочешь стать сильнее и научиться контролировать свою силу? Тогда ты сможешь помочь не только себе, но и своей подруге, — преподаватель испытующе посмотрел на Кэнсаль, точно пытался увидеть в ней что-то такое, что позволит сделать её сильной.

Сердце в груди замерло, как ей показалось. Покалывающее предвкушение пробежало по коже и остановилось на кончиках пальцев. Защититься самой уже звучало как нечто невероятное, а если она сумеет и Лании помочь — фантастика! Тогда никто больше не посмеет тронуть их, не посмеет обидеть. О большем Кэнсаль и не мечтала.

— Так… правда можно? Я смогу… думаете я смогу? Даже если и нет, то я готова попытаться, — восторженно зашептала Вэнферас, прижимая к груди кулак. — Но какой смысл вам мне помогать?

— Всё просто: я не люблю издевательства. Как ты знаешь из-за системы хаоса, некоторые студенты оказались по ту сторону общества. Мне просто хочется, что бы эти ребята могли устроиться в жизни, а потому стараюсь помочь чем могу. В конце концов сам понимаю, что такое остаться за пределами социума, — немного грустно пожал плечами мужчина. — Найти себя задача очень сложная, для некоторых и вовсе непосильная. Что плохого в том, чтобы помочь таким ребятам в поисках, правильно?

— Профессор, вы невероятный педагог! Я ещё никогда слышала, чтобы кто-то из преподавателей желал помогать кому-то, кто не вписывается в рамки общественности. И за это хочу сказать вам спасибо, вы уже столько сделали, — с искренним восхищением проговорила Кэнсаль. В душе она с нетерпением ожидала того дня, когда даст отпор Инетте, когда перестанет боятся, когда сможет стать такой же важной частью общества.

У Вэнферас больше не было сил оставаться жертвой, хотелось простого спокойствия и возможности свободно общаться, зная, что никто не станет высмеивать или глумиться. Она верила в эту небольшую революцию преподавателя и всеми силами хотела стать её частью.

***Язык кувелов:

Ситвэ́зе сата́дас¹ — пожелание «света»; это слово служит приветствием, прощанием и пожеланием доброго пути.

Глава 33. В западне эмоций и прошлого

Комментарий к Глава 33. В западне эмоций и прошлого

Приятного погружения, мироходец! Не забудь оставить весточку о своём путешествии＼(≧▽≦)／

Сайд «Рождённый в огне», дом семьи Игнэйров

Опалённый холодом разум так разогнал сердце, что оно отбивалось в кончиках пальцев и ногах, которые приходилось передвигать с усилием. Флатэс вошёл внутрь кабинета; тот встретил его привычным строгим стилем, давящей атмосферой серо-синих стен и такой же мрачной мебелью. У большого окна в центре комнаты восседал глава семейства. Его яркие волосы, подобные замороженной грозди рябины, укрытой снежным одеялом, переливались на солнце; мужчина аккуратно укладывал их назад в деловитую причёску, из которой временами торчали выбившиеся прядки.

Только Флатэс успел зайти, как Ма́конд нашёл сына светлыми глазами. Слегка мускулистый и высокий мужчина расположился за столом, который еле-еле помещал его длинные ноги. Глава семьи отложил от себя документы, тепло улыбнулся сыну и приглашающе показал рукой на стул напротив него. Испытывая странный дискомфорт и волнение, младший из Игнэйров сел, стараясь не выдавать напряжения. Колени так и норовили пуститься в пляс под гнётом дрожи, но Флатэс упрямо их стискивал пальцами и старался прижать ноги к полу.

Овальный ковёр под ногами, казалось желал поглотить гостя в серо-синие узоры. Грузно висящие шторы тянулись к младшему и желали обвить его шею. Шкафы и стол осуждающе поскрипывали, словно бранили Флатэса за проступки. Академец прирос к стулу и боялся пошевелиться. Не смотря на просторную расстановку, Игнэйр чувствовал себя зажатым в клетку.

Ему было странно находиться в кабинете отца, да что уж там, рядом с самим родителем. Ещё сильнее напрягало, что внизу сидит Экли и ждёт разговора с братом, к которому он по-прежнему оставался неготовым.

— Рад видеть тебя, сын. Извини, что пришлось прервать нашу договорённость и позвать домой, но как вижу, ничего за эти несколько лет так и не поменялось. Не стоило позволять тебе отдаляться от семьи из-за произошедшего, — устало выдохнув, Ма́конд потёр лицо и посмотрел на сына сквозь пальцы. — Ты же понимаешь для чего я тебя позвал?

Незаметно скривив нос, Флатэс упёр взгляд в край стола. Он чувствовал, как тело наливается свинцом, а сердце всё сильнее ускоряется, словно желает унестись из бренного тела.

— Догадываюсь, — коротко ответил академец.

Тяжёлый выдох вновь вырвался из груди отца, когда тот сложил руки на столе.

— Что ж, тогда… то что ты бросишь факальдамитоном, это было лишь вопросом времени, хотя я до последнего надеялся, что у тебя получится преодолеть страхи. Очевидно, зря. Флатэс, пришло время поговорить на чистоту и поставить тебя