Но сильнее всего губернатор изводил Наполеона и его окружение назойливым соглядатайством, своими мелкими - по всякому поводу и без повода - запретами и досмотрами, он выжил с острова самых нужных императору людей, не говоря уже о загадочной трагической смерти Ф. Киприани (свидетеля позорной капитуляции Лоу перед французами на острове Капри в 1806 г.). В декабре 1816 г. вынужденно покинул остров Э. Лас-Каз - секретарь императора, автор лучших свидетельств о пребывании Наполеона на острове Святой Елены, а в августе 1818 г. был удален врач Б. О’Мира - за то, что он, по мнению губернатора, оказался «более предан Бонапарту, чем Англии»[1953]. В результате до приезда на остров в сентябре 1819 г. корсиканца Ф. Антомарки, присланного по просьбе А. - Г. Бертрана от кардинала Ж. Феша, Наполеон больше года оставался вообще без доктора (хотя уже страдал от тяжких болезней), ибо английских врачей сэр Лоу к нему не допускал.

Разумеется, Наполеон энергично протестовал против каждой из репрессивных акций губернатора. При первом же визите Лоу в Лонгвуд император заявил ему прямо в лицо: «Я знаю, что вы способны на все. Самый недостойный поступок английских министров заключается не в том, что они выслали меня сюда, а в том, что они передали меня в ваши руки. Для нас вы представляете собой наибольшее зло из всех, которыми богата эта ужасная скала. Вы являетесь позором вашей нации, и ваше имя навсегда останется пятном на ее репутации!»[1954] Сразу после этого визита Наполеон поделился с Лас-Казом своим впечатлением о губернаторе: «Рожа настоящего висельника! Он глядел на меня глазами гиены, попавшей в капкан. Вероятно, он и есть мой палач»[1955]. А своему врачу О’Мира император сказал: «На столе между нами стояла чашка кофе, и мне показалось, что Лоу отравил его своим взглядом. Я велел Маршану выплеснуть кофе в окно»[1956].

С тех пор Лоу стал еще более мстительным. «Нас уверяют, - записывал Лас-Каз в дневнике 15 ноября 1816 г., - что сэр Хадсон часто недосыпает и, вскочив с постели ночью, начинает придумывать новые планы предотвращения побега Наполеона с острова»[1957]. Полномочные же комиссары великих держав на острове не вмешивались в конфликт между губернатором и его пленником.

Кстати о комиссарах. Их было трое: от России, Австрии и королевской Франции (Пруссия посчитала лишним присылать своего представителя в «логово сатаны»). Прибыли они на остров 18 июня 1816 г. Россию представлял граф Александр Антонович Рамсей де Бальмен - выходец (как и М. Б. Барклай де Толли) из шотландского рода, советник российского посольства в Лондоне. Австрийский император Франц I прислал на Святую Елену в качестве надсмотрщика за своим зятем барона Игнаца Лоренца фон Штюрмера - дипломата из «школы Меттерниха», как о нем говорили, исполнявшего важные поручения австрийского двора и в Париже, и в Петербурге. Наконец, от Бурбонов с полномочиями комиссара в «логово» сэра Лоу прибыл маркиз Клод - Марэн - Анри де Моншеню - бывший роялист - эмигрант, амнистированный при Наполеоне, «обозный генерал, даже не нюхавший пороха» (по определению императора)[1958].

Все комиссары, выполняя Парижский договор государств седьмой коалиции от 2 августа 1815 г., а также инструкции английского правительства, одобрили условия, в которых содержался Наполеон, как и усердие Лоу. При этом они подчеркивали свой статус высочайше уполномоченных наблюдателей и вызвались пожаловать к Наполеону в Лонгвуд с официальными визитами. Наполеон отказался принять их как официальных лиц, но заявил о своей готовности общаться с ними как с лицами частными[1959]. «Что за нелепость присылать сюда комиссаров, не имеющих никаких обязанностей и ни за что не отвечающих? - удивлялся император. - У них не будет иного занятия, как слоняться по улочкам острова и карабкаться на скалы. Прусское правительство выказало более благоразумия и сэкономило деньги»[1960].

Поскольку комиссары предпочитали общаться с Наполеоном только как лица официальные и не иначе, они за все годы своего пребывания на острове так ни разу и не увидели императора, если не считать тех минут, когда кто-то из них мог издали лицезреть «пленника Европы» в подзорную трубу.

Такой авторитет, как Жильбер Мартино, признал «самым интересным из трех комиссаров и наиболее достойным доверия» графа Бальмена[1961]. Он один из всех «наблюдателей», позволял себе даже в депешах царю представлять «резиденцию» Наполеона в истинном свете: «Святая Елена - самое печальное, самое уединенное, самое неприступное место на свете, которое исключительно легко защищать и почти невозможно атаковать, место самое неприветливое, самое бедное»[1962]. Более того, Бальмен в одной из тех же депеш откровенно признался Александру I: «Что с первого мгновения на острове более всего поразило меня, так это то огромное влияние, которое этот человек, окруженный стражниками, скалами и безднами, все еще оказывает на умы. Все на Святой Елене ощущают его превосходство . Англичане приближаются к нему с робостью, и даже те, кому поручено надзирать за ним, счастливы всякому его взгляду, слову, разговору. Никто не смеет обращаться с ним как с равным. Обреченный судьбой на унижение, не видя вокруг ничего достойного своего гения, он забавляется этим отношением к себе окружающих, намеренно возбуждая зависть одних и выказывая расположение другим»[1963].

Наполеон со своей стороны попытался использовать Бальмена для того, чтобы через его посредство информировать об излишествах чрезвычайных мер надзора и сыска на острове Святой Елены русского императора как наиболее авторитетного из монархов седьмой коалиции. В апреле 1818 г. гофмаршал Бертран предложил Бальмену доставить к Александру письмо Наполеона с какими-то сведениями, которые могли бы не только «помочь Наполеону», но и «принести пользу России». «Я обещаю вам, - ответил Бальмен, - точнейшим образом передать моему двору то, что вы мне сообщите устно, но я не могу принять от вас никакого письма. Я не имею на это права». Устно Бертран (явно следуя указаниям Наполеона) ничего передавать Бальмену не стал[1964].