Американский философ Томас Нагель согласен с Бертраном Расселом: полностью удовлетворены жизнью мы никогда не будем, ибо в самой нашей природе заключен некий парадокс, двойственность, которую преодолеть невозможно. Если мы хотим достичь удовлетворения, то должны научиться с этим жить. Религиозное решение задачи относительно смысла жизни, говорит он, дает нам «заемный смысл», вводя в этот парадокс некое высшее существо.

Профессор философии и юриспруденции в Нью-Йоркском университете, Нагель любит давать своим книгам броские и завлекательные названия: «Смертельные вопросы», «Что все это значит?», «Взгляд из ниоткуда», «Последнее слово». Во «Взгляде из ниоткуда» и «Смертельных вопросах» он говорит о проблеме смысла жизни, произрастающей, по его мнению, из базового и неизбежного условия нашего бытия – того, что мы обитаем одновременно в двух мирах, объективном и субъективном. Все мы с этим сталкиваемся, говорит он: каждый из нас смотрит на мир со своей колокольни – но в то же время понимает, что в этом мире он лишь ничтожная букашка, и как бы смотрит на себя с огромной высоты. Мы стремимся вырваться за собственные пределы, но это никогда нам не удается. Такое «двойное зрение», продолжает Нагель, порождает в нас смятение и жажду трансцендентности – жажду мощную, но неутолимую.

Особенно рьяно критикует он то, что называет «сциентизмом» – «уверенность в правоте и правомочности одного лишь человеческого понимания вселенной». Сциентизм близоруко полагает, что все загадки бытия можно разгадать с помощью научных теорий, «как будто бы наш век не видел уже целых толп теорий», притязавших на то, чтобы дать ответы на самые сложные вопросы – а несколько лет спустя отправлявшихся на свалку. У философии задача иная и куда более сложная: она стремится выражать «непроговоренные, но ощущаемые проблемы в языке, не теряя их смысла». В каждой своей теме, говорит он, философия ставит перед нами вопрос: как далеко от относительной безопасности привычного языка готовы мы уйти, не рискуя полностью утратить связь с реальностью?[844] Религия же поступает прямо наоборот – разграничивает естественное и сверхъестественное, выводит трансцендентность за пределы нашего бытия, утверждая, что мы никогда не сможем достичь ее в земной жизни.

Нагель говорит, что на самом деле у нас нет подходящего языка для описания своего опыта. Реализм более всего нам необходим, когда мы вынуждены признать существование чего-то такого, чего не можем ни полностью понять, ни описать, ибо оно лежит за пределами слов, доказательств, свидетельств или эмпирических исследований. «Это нечто должно быть истинным, даже если мы не можем этого установить». Мир разума – в том числе «моего» разума – существует не только с моей точки зрения.[845] Еще одна проблема, связанная с объективностью и субъективностью – наши огромные интеллектуальные возможности, которые нельзя объяснить естественным отбором. Естественный отбор не объясняет всего – в том числе, не объясняет очень важного.

В книге «Разум и космос: почему материалистическая неодарвинистская картина мира почти наверняка неверна» (2012) Нагель развивает эту аргументацию – развивает дерзко, иные, пожалуй, даже сказали бы «безрассудно». Решительно объявляя себя атеистом, в то же время он настаивает, что обычная редукционистская картина эволюции – жизнь, мол, возникла по чистой случайности и развивается согласно одним лишь физическим, а затем химическим и биологическим принципам – противоречит здравому смыслу; более того, «в нашей светской культуре всех и каждого бьют молотком по лбу», заставляя признать этот редукционистский подход к делу «священной коровой» на том основании, что все остальное, мол, «вообще не наука».[846] Однако «остается открытым вопрос», хватило ли бы времени эволюции произвести все то богатство и разнообразие жизни, что мы видим вокруг себя, начнись она в самом деле как «химическая случайность». Дистанцируясь от защитников «разумного замысла», Нагель, однако, настаивает, что их аргументы не стоит отметать без рассуждений: некоторые их возражения сторонникам классической теории эволюции бьют прямо в цель.

Нагель следит за тем, чтобы не апеллировать в своих рассуждениях к «трансцендентным существам», однако чувствует себя вправе рассуждать об альтернативе редукционистской физике, построенной на основе теории всего. Вместо этого, говорит он, нам необходимы «следствия из естественного мироустройства». Под этим он имеет в виду – и это его главное убеждение и основная претензия к редукционистской физике – что «разум» не вторичен, не создан в ходе эволюции случайно, как некое необязательное дополнение. Он – «одна из важнейших сторон природы».

Нагель не согласен с тем, что три аспекта разума – сознание, логическое мышление и ценности – могли возникнуть путем естественного отбора: ведь они, очевидно, не дают никакого эволюционного преимущества. Эволюционный натурализм не имеет отношения ни к морали (ценности), ни к высшей математике (логика). Почему же эволюция предпочла восприятие моральных истин другим свойствам, более благоприятным, например, для размножения? Если уж на то пошло: какое эволюционное преимущество дает нам знание теории эволюции? Для Нагеля все эти вопросы – проявление простого здравого смысла; однако именно в этой теме, говорит он, мы одурачены и приучены этих вопросов не задавать.

Очевидно для него также, что мы не можем отказаться от поиска трансцендентного взгляда на свое место во вселенной. Все представления о «трансцендентном существе» он по-прежнему отрицает: однако, на его взгляд, это еще раз подтверждает то, что объяснить вселенную «как чисто физический процесс» невозможно: любое объяснение должно включать в себя телеологические элементы.[847] Телеология – вот сущность аргументации «Разума и космоса».

Этот пробел в нашем понимании мира, который, по его словам, не могут заполнить ни физика, ни теория эволюции, Нагель заполняет, рассуждая о «возможности принципа, согласно которому мир и все в мире изменяется с течением времени, двигаясь к определенным результатам». Это, по его словам, внутренне непротиворечивая концепция, предполагающая, что известные нам законы физики не вполне определяют все происходящее во вселенной. Более того: наше сознание пронизано целеполаганием, а намерения основаны на возможностях, в отдаленном прошлом немыслимых. Здесь он снова повторяет: многие способности нашей психики не носят адаптивного характера, и трудно понять, какую ценность они имеют для выживания.

Однако, продолжает Нагель, если мы верим в естественный порядок вещей (то есть в то, что в природе существует некий порядок, который мы способны увидеть и понять), «то нечто в мире, однажды давшем жизнь разумным существам, должно объяснить нам эту возможность». Ответ на этот вопрос, говорит он – естественная телеология; ответ, отличный от других, нам известных – случайности, креационизма, бесстрастных и равнодушных законов физики. Телеологический взгляд на мир означает, что, кроме физических законов, привычных для нас, стоит научиться различать в жизни природы и иные законы, «более близкие к тому, что мы называем чудом». Иными словами, «жизнь, разум и ценности возникли потому, что во вселенной существовала некая предрасположенность к этому – предрасположенность, неотделимая от них самих». «Это выглядит как процесс постепенного пробуждения вселенной». Все это, на взгляд Нагеля, никак не противоречит атеизму – это показывает лишь, что «в дарвинизме чего-то недостает».[848]