вагона. Но тут начали происходить совсем непонятные вещи: он начал отклоняться в сторону, противоположную его наклону, и завалился на левый бок. Голова его с деревянным стуком упала на рундук. Мы подняли его, посадили в прежнюю позу, но как только оставили в покое, он опять, против всех законов физики, повторил падение, с тем же ужасным звуком ударившись головой.

— Может, его положить? — предложила Тамара.

Мы уложили Сергея на рундук. Его вытянутые ноги перекрыли весь проход.

В это время подошел посмотреть проводник.

— Он весь проход перегородил. Людям в сортир нельзя сходить будет. Посадите его обратно.

Мы опять посадили Довлатова, уже под углом почти 45 градусов к стенке. Но он опять начал движение в сторону, противоположную опоре. Я быстро сел рядом, подперев его собой.

— Надо его разбудить, — сказал проводник. — Потрите ему уши.

Тамара стала тереть Сергею уши. Особого результата это не возымело.

— Кто ж так трет! — заявил проводник. — Дай я.

Он присел прямо перед Сергеем на корточки и стал сильно даже не тереть, а жестко комкать, чуть ли не отрывая, уши Довлатова. Тот открыл глаза, посмотрел на сидящего перед ним человека в серой форме, вполне отчетливо произнес:

— Мент ебаный, — и плюнул проводнику в рожу.

Проводник вскочил, стал утираться и кричать:

— Не повезу! Не повезу! Тащите его обратно. Сволочь какая! Плюется еще. Точно сдам ментам!

Мой кошелек уже иссяк. Пришла очередь Володи Нинова вытаскивать деньги из кармана. Проводник оттолкнул их. Володя достал еще одну купюру. Проводник, не глядя на деньги, как бы машинально их взял и выдвинул новые условия:

— Но если он начнет буянить, я его сдам ментам на первой же станции.

Мы с Володей вывернули из карманов все, что у нас оставалось. Что-то добавила Тамара, жалобно сказав:

— Ему завтра обязательно нужно быть в Питере.

Проводник, глядя куда-то в сторону, сунул деньги в карман. Он был похож на застенчивого воришку Альхена из старгородского дома старух-ветеранов в «Двенадцати стульях».

— Через три минуты отправляемся, — сказал он и пошел к выходу.

Мы последовали за ним. Уже выйдя из вагона, я посмотрел на недовольную рожу проводника, взял его за галстук и сказал со всеми чувствами, которые накопились у меня в последние полчаса:

— Если ты не довезешь его или сдашь ментам, я тебя под землей найду. Понял?

По его глазам было видно, что он мне поверил.

Мы подошли к окну, за которым сидел Довлатов, подождали, пока поезд ушел, и отправились домой.

На следующий день Довлатов позвонил Тамаре. Он сказал, что доехал нормально, но только вот голова с похмелья болит как-то странно, с левой стороны. Тамара объяснила ему причины этого явления. В этот же день Сергей получил необходимые документы и через день или два навсегда улетел из Советского Союза.

Потом мне рассказывали, что Довлатов в аэропорту перед самой посадкой (чтобы опьянеть уже в самолете) жутко напился, начал буянить на борту, и в Будапеште, где была промежуточная посадка, его высадили и отправили в тамошний вытрезвитель. Собратья по соцлагерю, оттрезвив, хотели отправить Сергея обратно в СССР, но тут уперлась советская сторона, и в итоге они выпихнули Довлатова в Вену. Там он узнал, что из уличного телефона-автомата можно позвонить в любой город мира. Отметив прибытие на австрийскую землю, он тут же позвонил в таллинскую газету — ту, где он работал четыре года назад, и попросил к телефону своего врага, чуть ли не секретаря парткома, не забыв добавить, что это звонит Довлатов из Вены, из публичного дома. Секретарь к телефону подходить отказался, но уже к вечеру весь Таллин обсуждал звонок Сергея, а у секретаря парткома были неприятности. А может, это просто легенда в духе Довлатова, сочиненная им или его таллинскими друзьями.

Такова история моего знакомства-незнакомства с Сергеем Довлатовым. Теперь я рассказываю, что мое общение с ним было очень коротким, но очень близким. Что абсолютная правда.

В выходные дни, помимо встреч с таллинскими друзьями, я ходил в один из музеев или в библиотеку. В историческом музее познакомился с его сотрудниками, которым искренне благодарен за помощь. Они дали мне для съемок монеты независимой Эстонии. Не раз ходил и в художественный музей в Парке Кадриорг. В Таллине находится могила «короля поэтов» Игоря Северянина с надписью «Как хороши, как свежи будут розы, моей страной мне брошенные в гроб». Это слегка исправленное стихотворение поэта XIX века Ивана Мятлева, использованное Иваном Тургеневым в «Стихотворениях в прозе». Мы с Кайдановским и Машей Чугуновой ходили на его могилу.

В центре Таллина было несколько книжных магазинов, и мы с Сашей регулярно обходили их. Потом спорили о тех или иных писателях и художниках, разглядывали иллюстрации. Саша был очень образованным в этом плане, именно он открыл мне глаза на Матиса Грюневальда, Ханса Бальдунга, Альтдорфера и других художников немецкого Возрождения.

Как-то раз я купил книгу Юрия Лотмана «Семиотика кино и проблемы киноэстетики». Я показал ее Тарковскому, и он попросил ее у меня почитать. Вернул он книгу с самыми нелестными в адрес Лотмана комментариями: «Ну зачем он лезет в кино, в котором ничего не понимает? Все эти его семантические конструкции и умопостроения — полная чушь!» Я был весьма удивлен столь негативным отзывом о великом ученом.

Однажды вечером, проезжая с Кайдановским мимо таллинского универмага «Каубамая», мы увидели объявление о продаже грампластинок из Чехословакии. Мы пошли туда и пробыли в магазине до самого закрытия. Я купил четыре больших диска — Бах, Шейдт, Куперен, Люлли, старинная португальская музыка для клавесина и современная, очень необычная польская музыка — Кшиштоф Пендерецкий и Войцех Киляр. Эти диски я до сих пор храню и слушаю. Саша купил десятка полтора дисков различной классики и джаза. Из магазина мы уходили довольные и счастливые.

Дрезина, дымы и птицы

Для съемок «Нефтебазы» и «Проезда в Зону» требовалась дрезина, на которой ездили железнодорожные рабочие и путевые обходчики. Весной 1977 года я нашел такую в Таллине, поехал к путейцам, осмотрел дрезину и договорился об аренде. Тогда мы не успели снять нужные эпизоды, но когда я уезжал из экспедиции, то попросил путейцев бережно относиться к дрезине, ибо она может нам еще понадобиться. Спустя год она была в полной исправности. Весила килограммов двести, и затаскивать ее в кузов грузовика было мукой. Я брал с собой три толстые доски и пару клиньев. Две доски использовал как наклонный слип, третья была рычагом, а клинья фиксировали положение дрезины при затаскивании