В защиту Вильгельма выступил его камердинер, «папаша Шульц» — он выразился не слишком гладко, но понятно: «Каждый, кто, как я, был с ним в дни мобилизации, знал бы наверняка, что он полностью невиновен в том, что началась война». Откровения камердинера убедили, мягко говоря, далеко не всех. 7 декабря английский премьер Ллойд-Джордж предложил вздернуть бывшего кайзера на виселице. В менее кровожадном настроении он упоминал о возможности высылки его куда-нибудь подальше — на Кюрасао или в Алжир. С 11 декабря в Голландии начали активно муссироваться требования о выдаче Вильгельма державам Антанты. Бывший кайзер был уверен, что в случае суда над ним в Лондоне или Париже его ожидает смертный приговор. В его окружении началось активное обсуждение вопроса, как изменить внешность Вильгельма, чтобы он мог незаметно исчезнуть. Прежде всего, по общему мнению, ему надо было покороче постричься и перекрасить волосы. Когда этот план довели до сведения Вильгельма, тот согласился, но с условием, что усы останутся. Самое большее, на что он был готов в отношении своих усов, — это опустить их кончики вниз. Впрочем, разумно отметил он, все это бесполезно: его узнают по физическому недостатку. «В первый раз я услышал от него упоминание о своей искалеченной руке», отметил Ильземан.

Сам бывший кайзер планировал перейти границу и укрыться на германской территории, в поместье принцессы Зальма. Впрочем, он упоминал и о яде. Дона сразу же вмешалась: «Вильгельм, тогда мы все последуем за тобой!» Свои эмоции он усиленно вымещал на несчастных деревьях в «тюремном садике», как он называл парк при замке. Прибывший Розен успокоил его: по его мнению, голландцы не позволят его тронуть. Пока что ему следует оставаться в Амеронгене и ждать. В благодарность на Рождество дипломат получил подарок — литографию с изображением Вильгельма-всадника.

Фарс продолжался. Вильгельм решил симулировать болезнь, обвязал уши бинтом, перестал бриться и перешел на постельный режим. Все это, надеялся он, пробудит к нему сочувствие и симпатии голландцев. На протяжении шести недель он практически не покидал своих покоев. Именно на это время пришлась нелепая попытка похищения Вильгельма, предпринятая восьмеркой бравых американских офицеров. Хорошо отпраздновав в Люксембурге встречу Нового года и явно перебрав при этом пунша, заговорщики во главе с полковником Люкасом Лиа решили сделать подарок своему президенту, доставив ему немецкого кайзера собственной персоной. Сказано — сделано. 5 января поздно вечером они в полной амуниции заявились в Амеронген на двух машинах и возвестили привратнику, что у них есть важное сообщение для императора. К незваным гостям вышел сын хозяина, Чарли, провел их в библиотеку и стал объяснять, что уже поздно, все спят.

Годард Бентинк, поспешно одевшись, спустился к ним и попросил предъявить документы. Те неохотно выполнили его требование. Граф, ознакомившись с ними, заподозрил неладное. Вильгельм тоже оделся и велел передать прибывшим, что готов выйти к ним, если они дадут честное офицерское слово, что являются официальными представителями комиссии по перемирию. Между тем были поданы вино и закуска, американцы расслабились, и Бентинк улучил минуту, чтобы вызвать полицию. Выглянув в окно, полковник Лиа увидел, что к замку направляются полицейские и солдаты. Он понял, что все пропало, и признался в подлинной цели визита. Под полицейским эскортом неудачливые похитители были переправлены обратно через границу. Один из них сумел унести с собой сувенир: одни говорят, что это была пепельница, другие — окурок кайзеровской сигареты. Вильгельм развеселился: «Вокруг дома — десяток полицейских, а в доме — кража!» По возвращении в Штаты виновников скандального происшествия ждало дисциплинарное расследование.

23 января голландское правительство получило первую ноту с требованием выдать Вильгельма для предания его суду по обвинению в военных преступлениях. В ответ голландская сторона указала на свое суверенное право самой определять, кому оказывать или не оказывать гостеприимство на своей земле. Последовала вторая нота: голландцам напомнили, что их соотечественники также пострадали от развязанной Германией подводной войны. Наконец, 17 февраля Антанта прямо пригрозила Голландии международными санкциями в случае, если она по-прежнему будет укрывать на своей территории преступника. Голландское правительство на угрозы не отреагировало; только верхняя палата приняла резолюцию о высылке Вильгельма из страны под оригинальным предлогом — в Амеронгене невозможно гарантировать его безопасность. Резолюция осталась без каких-либо реальных последствий.

К шестидесятилетнему юбилею высокого гостя хозяин замка подарил ему портрет Вильгельма Молчаливого. Был ли в этом некий намек — трудно сказать. Во всяком случае, Вильгельм в это время работал в основном не языком, а пером: с целью самооправдания срочно строчил мемуары. Другие члены семьи Бентинков тоже не поскупились на подарки юбиляру: сын Джон раздобыл где-то картину с изображением яхты «Гогенцоллерн», а дочь Элизабет преподнесла ему абажур с вышитой на нем сценой соколиной охоты. Со станции Дрейберген был доставлен целый грузовик живых цветов.

Продолжались поиски подходящих путей бегства на тот случай, если в дальнейшем Вильгельму будет отказано в пребывании на территории Голландии. Обсуждался и вариант переезда в Германию — в Хомбург или даже в Мраморный дворец в Потсдаме. Самого Вильгельма больше всего привлекала идея эмиграции в Швейцарию, но рассматривались Дания и Швеция. Вновь всплыл проект устройства в поместье принцессы Марии Кристины Зальма. Преимущество этого варианта состояло в том, что поместье принцессы было расположено почти у самой германо-голландской границы. Неопределенность ситуации особенно мучила Дону: она жила в непрерывном страхе, что вот-вот явятся агенты Антанты и разлучат ее с обожаемым супругом.

С продолжительным визитом в Амеронген прибыл археолог Дерпфельд. Он не мог говорить ни о чем другом, кроме своих раскопок, что безмерно раздражало военных из окружения Вильгельма. Один из них, по фамилии Эсторф, даже сбежал к кронпринцу (тот укрылся на острове посреди озера Зейдерзее), заявив, что он вернется только после отъезда Дерпфельда. Более терпеливые обитатели замка вынуждены были до полуночи выслушивать воспоминания об экспедициях на Корфу. Когда наконец через полтора месяца археолог удалился, это вызвало всеобщее ликование. На «вилле Плен», как офицеры свиты окрестили свой отель в ближайшем городке, был устроен настоящий праздник, во время которого было торжественно сожжено чучело Медузы-Горгоны. Тетушка Ке поспешила рассказать обо всем Вильгельму. Тот не на шутку обиделся: «Так вот, значит, как относятся ко мне и моим научным изысканиям? Издеваются?» Последовавшая совместная трапеза прошла в очень напряженной обстановке: все чувствовали себя неловко. Эсторф считал, что его дни при особе экс-монарха сочтены.

9 мая были опубликованы условия мира. Ильземану досталась неприятная миссия ознакомить с ними бывшего кайзера. Там повторялось требование о предании его суду. «Ильземан, хуже этого уже ничего быть не может», — прокомментировал услышанное Вильгельм. 4 июня верховный совет Антанты призвал его лично явиться в распоряжение правосудия. Месяцем позже был подписан Версальский мирный договор. Он не только возлагал на Германию единоличную вину за развязывание войны; статья 227-я прямо предусматривала предание суду примерно тысячи «военных преступников». 10 января 1920 года мирный договор вступил в силу; пятью днями позже от имени двадцати шести наций-победительниц в очередной раз было сформулировано требование к голландскому правительству — передать беглого правителя Германии в их распоряжение. Находившийся уже на смертном одре Бетман-Гольвег охарактеризовал Версальский договор как попытку поработить Германию и выразил готовность заменить Вильгельма на скамье подсудимых в случае, если суд состоится в нейтральной стране. 21 января и 5 марта голландское правительство вновь подтвердило свою позицию: Вильгельм не будет выдан.