— Одевайтесь и будем уходить, — вновь приказала Кеторин и швырнула сумку на кровать.

— И куда ты их потащишь? — осведомилась госпожа Ева. — Коул вон ещё от обряда не отошёл. С лестницы свалится, сломает себе что-нибудь, и будешь его потом на спине таскать.

Коул весь подобрался и единым движением скинул ноги с кровати, явно обиженный подобным заявлением.

— Сейчас в душ схожу, и пойдём, — хрипло ответил он и встал с кровати. Вот только Марта чувствовала, что делает он это на чистом упрямстве и никак иначе. Небось спящая временами гордость подняла голову.

Коул покопался в сумке и вместе с найденными вещами пошёл в ванную. Марта думала помочь ему, но по тому, каким уверенным взглядом Коул смотрел на дверь, поняла: он помощи не примет. Девушка проводила его взглядом до двери и, лишь когда та закрылась за ним, спросила:

— Пойдём тем же путём, каким и пришли?

Вновь пробираться по сугробам и спать в промёрзшей палатке ей не хотелось. Кеторин ответила отрывистое «да» и прошла в комнату. Села на пуфик у туалетного столика, скрестила руки на груди и уставилась на белый потолок, словно там было что-то интересное. Ведьма нервно стучала пяткой об пол, отбивая ей одной ведомый ритм, а госпожа Ева смотрела на неё и сокрушённо качала головой, как мать, которая не может вразумить собственного ребёнка. Марта же следила за происходящим, попутно натягивая на себя тёплые вещи и проверяя, всё ли на месте.

— Что? — не выдержала и спросила Кеторин, не отрывая взгляда от потолка. Голос её был холодным и недовольным.

— Где он? — спокойно спросила госпожа Ева.

— В амфитеатре.

— Ты ему хоть бы плед дала что ли… замёрзнет же… Что будешь делать, если заболеет?

Кеторин перевела взгляд на госпожу Еву и насмешливо ответила:

— Я? Ничего. А вот он глядишь и проредит свою очередь на отогревание.

— Дура ты. Нет у него никого. Давно уже нет.

— Значит, сам себя отогреет, — Кеторин даже улыбнулась, но Марта так и не поняла, радостно или злорадно.

Вот только от сцены, свидетельницей которой она стала, вопросов в голове родилось столько, что захотелось расспросить обо всём. Ей было интересно узнать о том, каким человеком была их городская легенда Кеторин Чубоски. Ведь в Рупи никто не знал её настоящую, и, чем больше Марта узнавала её, тем больше она казалась обычной женщиной со своими проблемами и обидами, со своими чувствами — желанными и не очень.

И сейчас Марте казалось, что видит она перед собой не сильную ведьму, а глубоко раненную и обиженную женщину, в которой клокочет желчь и желание задеть побольнее. У Марты даже не возникло вопросов, кто причина этой желчи. Люциан. Мужчина, свалившийся невесть откуда в зале Совета. Тогда она его не разглядела, но сейчас ей стало до жути интересно, кто же он, раз так кипит кровь Кеторин. Каков он, как человек?

До возвращения Коула никто больше не произнёс ни слова, а Марта успела одеться и даже немного просушить волосы полотенцем. Коул вышел уже одетый. Шёл он медленно, каждый шаг словно давался ему с трудом, но его почти не шатало, что Марта приняла за хороший знак. Да и боль его она ощущала смутно, как может чувствоваться повреждённый много лет назад сустав: не болит, не болит, потом немного потянет — и перестанет. Похоже, сработали снадобья госпожи Евы.

— Остальным Старейшинам скажу, что сама вас отпустила. Им, конечно, подобный расклад не понравится, но смирятся. Но ты найдёшь и приведёшь к нам Королеву Кровавых — это условие твоего прощения, — сказала госпожа Ева, обращаясь к Кеторин. — И сферу, если она ещё у тебя.

Кеторин вскинула бровь и изумлённо спросила:

— А ты с остальными это обсуждала? Сомневаюсь, что они смирятся с моим возвращением, даже если я приведу на поводу молодую Королеву.

— Я смогу их убедить, — пообещала госпожа Ева, на что Кеторин только фыркнула.

— А с чего ты взяла, что я хочу возвращаться?

— Каждому нужен дом, и твой здесь — в Шарпе. Ты не должна скитаться по миру, как неприкаянная душа.

Кеторин упёрлась подбородком в ладонь и подалась вперёд.

— Раз мы заключаем сделки, то убеди их ещё и принять меня, как Главу.

Госпожа Ева нахмурилась.

— Ты же знаешь, что это выше моих сил…

— А ты попытайся, — с милой улыбкой предложила Кеторин, но госпожа Ева её проигнорировала.

Она повернулась к Марте и, протянув руку, взяла ту за запястье и некоторое время внимательно смотрела на голубые венки, выступающие под тонкой кожей, испещрённой бледными круглыми шрамами. Что там пыталась разглядеть госпожа Ева, Марта не знала, но та вдруг тяжело вздохнула и подняла свой встревоженный взгляд на девушку.

— Марта, девочка, тебе учиться нужно. С такой большой силой уметь надо сладить. Не использовать — не вариант. Она будет в тебе накапливаться и однажды разгорится так, что уже и не потушишь.

— Сама её научу, — буркнула Кеторин и поднялась на ноги.

Госпожа Ева даже не обратила на неё внимания и продолжила:

— Как почувствуешь, что не справляешься, приходи. Мы тебя примем и поможем. Твоя магия, как пожар, и кровь твоя горячая. Небось и с эмоциями своими не всегда справиться можешь. Вот и пытаешь заморозить и себя, и своё сердце — да только толку от такого нет и не будет. Когда магию свою примешь и постигнешь, тогда и буря внутри поутихнет.

Марта сглотнула. Откуда Старейшина узнала о том, что Марта с эмоциями не справляется? Жутко ей стало от пронзительного и такого понимающего взгляда госпожи Евы.

Девушка кивнула, даже не зная, соглашалась ли она так с пожилой женщиной, или это голова у неё была тяжёлая, и шея не выдерживала её веса.

***

На ночёвку они остановились не на берегу реки, а дальше — намного, намного дальше. Марте даже показалось, что они остановились в том месте, где ночевали ранее с Коулом. Но то были лишь предположения. Тихий покрытый снегом лес был словно замершей картиной. Куда ни глянь — ничего не меняется: те же деревья, утопающие во мраке ночи, тот же снег, те же коряги и сучья. Марта даже предположить не могла, как Кеторин разбирает дорогу. Раньше они шли к магическому следу, теперь не было ничего.

Однако Кеторин уверенно гнала их, словно стадо овец, за которым шли волки, хотя Марте казалось, что волки были лишь в голове самой ведьмы. Та словно загоняла не их с Коулом, а саму себя. И долгая дорога по стылому лесу была