— Не нужно? — Люциан вопросительно вскинул бровь. — А мне кажется, нужно. Хотелось бы знать, что ты задумала, притащив сюда новую пару комплементалов. Госпожа Ева, может, и не поняла, вот только они не женаты. Небось и спят-то не вместе. Смотрят друг на друга если не как на врагов, то очень близко к этому.

Люциан протянул руку и, схватив Кеторин за запястье, принялся поглаживать мягкую кожу со внутренней стороны, более не приближаясь.

— Что ты задумала, Кетти? — обратился он к ней тем прозвищем, которым называл её всегда. Сил возразить в себе Кеторин просто не нашла: ни чтобы оттолкнуть, ни чтобы исправить.

— Ничего интересного, — процедила она осипшим голосом.

Разум кричал, требовал, умолял убежать, а тело так и оставалось стоять на месте — недвижимое, безвольное. Сил сопротивляться тому влиянию, которое Люциан на неё оказывал, просто не было. Сбегая в тот раз, Кеторин думала, что больше не увидит его, но нет… Стояла теперь перед ним и пыталась не смотреть, а в голове ни одной здравой мысли — даже бежать уже не хотелось. А хотелось… Кеторин судорожно сглотнула. Ничего ей не хотелось. Надо от него избавиться и идти дальше.

Вот только Люк не умеет отпускать. И, чтобы уйти, нужно затуманить ему голову сильнее, чем он туманил её саму.

— Так-то я тебе и поверил, Кетти, — иронично усмехнулся Люциан. — В твоей умной головке всегда роятся какие-то планы. Может, расскажешь, какое место в них ты отвела мне на этот раз? На всякий случай. Чтобы я не оплошал, действуя не по сценарию.

Вкрадчивый голос, круговые движения на запястье, а в голове… Да чёрт с ней, с головой! В ней всё равно правильных мыслей больше не было — только звенящая тишина.

— Кетти, ну расскажи… — увещевал он. Так вкрадчиво, так нежно.

Кеторин окинула взглядом пустой амфитеатр. Никого. Никто не придёт ей на помощь.

— Прекрати, — шёпотом попросила женщина и задохнулась, когда Люциан наклонился и поцеловал кожу на её запястье.

— Не могу, — ответил он, и в его голосе прозвучали и горечь, и обида, и тоска.

От этой смеси чувств, являвшейся точным отражением того, что ощущала сама Кеторин, сердце защемило. Бежать ей надо, и немедленно, но ватные ноги приросли к месту, а руки потянулись к волосам мужчины. Мягким таким, почти шёлковым. И таким до боли знакомым.

— Не стоит, — произнесла та маленькая разумная часть Кеторин, которая ещё не сдалась, а большая, неразумная, перебирала мягкие пряди, не желая прекращать.

И именно эта слабая и неразумная часть секундой позже потянула мужчину за волосы, заставляя поднять голову и поцеловать Кеторин.

Ведьма впилась в его губы, жадно сминая их — шершавые и обветренные — своими. Она вдыхала его запах — такой, от которого ноги подкашивались; Люциан пах табаком и жжёным деревом, а на языке чувствовалась горечь алкоголя. Он был пьян, не так чтобы сильно, но точно выпил с утра, прежде чем прийти на обряд. И за это Кеторин хотелось его удавить. Да чем он только думал? А если бы действительно потребовалась его помощь?

Осознание этого немного охладило её пыл, но не настолько, чтобы отстраниться. Уж что-что, а сойти с этой дорожки, уже вступив на неё, Кеторин никогда не могла.

Она и не заметила, как Люциан, перемежая поцелуи с рваными дикими ласками, довёл её до кладовой, в которой Старейшины хранили всё необходимое для колдовства. Он спиной втолкнул её в комнату, а сам вошёл следом, ногой захлопнув деревянную дверь.

Люциан уложил Кеторин на пол и взял прямо там, на холодном каменном полу, которого ведьма даже не замечала. В тот момент для неё не существовало ничего и никого, кроме Люциана. И не было в их соитии ни ласки, ни неги, ни терпения, ни желания угодить партнёру — лишь дикая звериная и всепоглощающая страсть. Они набрасывались друг на друга, как умирающие в пустыне — на жалкие крохи воды. Каждый брал своё, и каждому было мало.

После произошедшего Кеторин лежала на холодном полу и мысленно материла себя за слабость, слушая мирное сопение уснувшего Люциана. Ведь знала же, что этим всё и закончится, потому-то и избегала его. Люциан всегда был её слабым местом — не могла она рядом с ним быть сильной. Этот его взгляд, этот голос… Да он верёвки из неё вить мог, а она, как последняя дура, раз за разом ломалась ради него.

Кеторин смахнула одинокую слезу и встала на ноги. Не одеваясь, она собрала настой для долгого сна — благо, у Старейшин был большой стратегический запас трав, — а затем накапала Люциану на приоткрытые губы и, когда он, сонный, слизнул зелье, спокойно начала приводить себя в порядок. Теперь он проспит до завтрашнего утра, а то и дольше, если не поднимут. А ей за это время нужно покинуть Шарпу.

Ведьма села на колени рядом с мужчиной и с тоской посмотрела на красивое молодое лицо. Магии в Люциане было хоть отбавляй: именно она и поддерживала его в форме, не давая стареть. Кеторин хотелось ещё немного побыть рядом с ним, может, даже полежать на его предплечье, вдыхая родной аромат, но она не могла позволить себе такой роскоши.

Ведьма прекрасно знала, что, дай она Люциану хоть шанс — и он её не отпустит. А она слишком любила свободу.

========== Глава 33. Опасные связи ==========

Бабушка приехала домой тем же вечером. Папа настоял. Мегги, конечно, думала, что он всполошился почём зря, ведь, будь она на его месте, не стала бы действовать, основываясь только на словах маленькой девочки.

Сейчас, когда Джон не маячил на фоне, а сама Мегги находилась под защитой стен дома, страх, который девочка испытала в больнице, казался ей иррациональным. Мало ли что и как говорят люди? Ведь Джон, если так подумать, не сказал ничего такого. Спросил о девушке, в которой заинтересован, и о том, как у Мегги дела. Разве не так ведут себя все взрослые?

Мегги была согласна с каждым доводом, который приводила, но переступить через страх не получалось. Так что то, что бабушка приехала к ним, даже хорошо. Дома безопаснее, чем в отдалённом поместье. Однако то, что бабушка, которая никогда не шла на поводу у чужой воли, вдруг послушала отца, наталкивало на мысль, что всё куда хуже, чем кажется.

Маргарет привезла с собой в термосе вкусный тыквенный суп, и в тот вечер они сидели на кухне, поедая его со свежим