class="p1">— Вернул, — растерянно ответил Исаков, посмотрел в спокойное, равнодушное лицо начальника и неожиданно понял, что его, Петра Исакова, умышленно загнали в угол. Утренний разговор в несвойственном полковнику резком тоне, встреча с женой убитого. Теперь он, Исаков, пришел сам и стоит словно мальчик, барахтается, не может выбраться из угла, выход из которого только один — принять бой.

— Хорошо, я выйду на ринг, товарищ полковник. — На последних словах Исаков сделал ударение.

— Я слабо разбираюсь в спорте, Петр Алексеевич, — подчеркнуто мягко ответил Хромов. — Вы сами настаиваете на единственной версии. Решайте ее самостоятельно, не сомневаюсь, что вы сделали правильный выбор.

Исаков рассмеялся, ведь права выбора-то его и лишил начальник. И лишил совершенно сознательно. В который уже раз Петр убедился, что недооценивает способности и опыт полковника. Хромов тоже улыбнулся и решил закончить разговор.

— Лично я люблю отдавать долги. В свое время вы часто отсутствовали. Бокс отнимал у вас уйму времени. Я рад, что вам представилась возможность рассчитаться. Желаю успеха. — Полковник надел очки и взял авторучку.

В коридоре Исаков шепотом выругался, ведь даже позы героя лишил его полковник.

Валов каждый день приносил на работу «Советский спорт», и Исаков взял с сейфа газету, нашел нужный телефон и набрал номер. Петру не пришлось долго объяснять, кто он такой и почему просит сообщить через газеты о своем возвращении на ринг. Редактор, с которым он разговаривал, его прекрасно помнил, да и Петр знал этого журналиста. Их связывал давний спор. Журналист даже обрадовался звонку, сказал, что готовит обзорную статью о предстоящем первенстве и, как бы между прочим, заметил, что Петр Исаков, естественно, уверен в своей победе. Исакову ничего не оставалось, как подтвердить это мнение. Теперь он знал, что его имя будет набрано крупным шрифтом.

Вечером Исаков, прыгая через две ступеньки, поднялся по лестнице, ворвался в свою квартиру, вбежал в большую комнату и включил телевизор. Пока он разогревался, Исаков сходил на кухню, достал из холодильника бутылку кефира. Из комнаты донеслись позывные и песенка передачи «Спокойной ночи, малыши». Зажегся экран, Наташа Исакова улыбнулась и сказала:

— Добрый вечер, мои маленькие друзья.

— Добрый вечер, — ответил Исаков и стал смотреть передачу.

Наташа вела детские передачи крайне редко. Исаков старался все их смотреть. Обычно в эти минуты он забывал обо всем, но сегодня очень быстро потерял нить нехитрой интриги, смотрел на экран и думал о своем. Большинство людей считали Исакова человеком крайне рациональным, заранее взвешивающим все свои слова и поступки. В действительности он часто принимал то или иное решение чисто интуитивно, лишь затем находил ему логическое обоснование. Порой не отвечал на недоуменные вопросы, но окружающие думали, что, как бы ни было несуразно его поведение, все им давно выверено, просчитано.

Теперь молчанием не отделаешься: и жена, и Иваныч имеют право знать, почему он вдруг решил вернуться на ринг. Что же им ответить?

Хлопнула входная дверь. Исаков взглянул на экран, крикнул:

— Николай? Иди на мать посмотри. Она сегодня красавица.

— Значит, только сегодня? — Наташа быстро вошла в комнату, взъерошила мужу волосы, хотела выключить телевизор, но Исаков взял ее за талию, усадил рядом. Они молча досматривали передачу. Исаков откашлялся и, пытаясь казаться беспечным, спросил, показав на экран:

— Тебе не кажется, что этот бравый солдатик похож на меня? Такой сильный, а двигаться без твоих рук не может.

Наташа быстро взглянула на мужа, но в эту минуту в дверь позвонили. Наташа открыла, и в квартире появился Островерхов. Он не стеснялся, не протиснулся бочком, как при первом визите, вошел прямой, воинственно расправив плечи.

Наташа обрадовалась, поздоровавшись, хотела помочь снять плащ. Островерхов улыбнулся ей, раздеться отказался, не сводил глаз со стоявшего на пороге комнаты Исакова.

— Привет, Иваныч! Заходи, старина. — Исаков зябко повел плечами, виновато отвернулся.

Островерхов был намного ниже своего ученика, но, вскинув голову, он высокомерно смерил его взглядом, посмотрел сверху вниз. Оттягивая кулаками карманы плаща, он стоял перед Исаковым, широко расставив ноги, слегка покачиваясь, переносил вес тела с пятки на носок, смотрел в упор, но не в глаза, чуть выше. От этого взгляда становилось особенно неуютно.

Даже мальчишкой Исаков не боялся Островерхова, сейчас же испугался, увидел, что тренер может ударить. Влепить пощечину и прогнать. Куда? Из собственного дома?

Островерхов вошел в комнату, оттолкнул ногой предложенный Исаковым стул, сделал еще несколько шагов, остался стоять спиной, не поворачивался.

— Наташка, там вино осталось, — излишне громко сказал Исаков, стал шарить по карманам в поисках сигарет.

Наташа протянула ему сигареты и зажигалку, поставила на стол начатую бутылку вина, рюмки, вопросительно взглянула на мужа.

— Ладно, Иваныч. Садись. — Исаков кивнул жене на дверь. — Потом поговорим.

Наташа отрицательно покачала головой, села за стол и спросила:

— Что он наделал, Виталий Иваныч?

Островерхов резко повернулся, взглянул на Наташу, вздохнул, снял плащ, бросил Исакову.

— Извини, Наташа. — Он сел напротив нее, подождал, пока Исаков повесит плащ и вернется в комнату. — Потом поговорим? Мол, не женское это дело? А кто тебя на этом диване полумертвого отхаживал? Кто тебя терпит, эгоиста, столько лет? — Голос Островерхова задрожал, он кашлянул, выпил вина, тяжело вздохнул. — Наталка, ты знаешь, что он на ринг собирается вернуться? — Он кивнул, снова выпил. — Не знаешь, конечно. Кто мы с тобой такие?

Наташа встала, взглянула на Исакова, но тут же поняла, что все сказанное правда. Она отвернулась, ей было стыдно за мужа. Он не мог допустить, чтобы эту новость Островерхову сообщил чужой. Исаков от ее поворота головы вздрогнул, как от пощечины.

— Есть Исаков! — продолжал Островерхов. — Он принимает решение сам! Один!

Исаков, за минуту до того виноватый и расслабленный, стоял напряженный, смотрел на тренера жестко.

— Верно, Иваныч. Я сам принимаю решения. — Он встал между тренером и женой. — Один из твоих учеников убил человека.

— Почему именно мой? — возмущенно спросил Островерхов.

— Ученик твоего друга. Тебе легче? — Исаков почувствовал, что Наташа хочет выйти из комнаты, не поворачиваясь, перехватил ее, обнял за плечи. — Извини! Я не успел тебе сказать.

Островерхов поднялся, не прощаясь, вышел на лестницу. Исаков, продолжая обнимать жену, шагнул следом, остановился в дверях.

— Не разрешу! — Островерхов начал спускаться.

— Разрешишь! — Исаков намотал на ладонь дверную цепочку, потянул ее с такой силой, словно хотел разорвать металл. Пальцы скрючились и побелели. Исаков посмотрел на пустую лестницу, повернулся к жене.

— И ты разрешишь. У меня нет другого выхода. — Он освободил затекшую ладонь, хотел хлопнуть дверью, сдержался, закрыл ее мягко.

Стрелка секундомера щелкала, медленно ползла по кругу. Свистела резиновая скакалка. Островерхов со скучающим выражением