— Ну что ты думаешь, дорогая? — осведомился Саттер.

Кей Эллен Саттер, высокая худая женщина, была обременена многочисленными слоями косметики и такой прической, что, казалось, ее вылепили много лет назад.

— Замечательно, дорогой. Восхитительно.

— Надо было отказаться от этого монолога идиота певца, когда он начал разглагольствовать о евреях, сующихся в шоу-бизнес, — заметил Саттер. — Хотя у нас есть еще двадцать минут, чтобы вырезать это, до того как все пойдет в эфир. — Он надел очки и посмотрел на жену. — Куда это вы обе собрались?

— Я думала показать Марии детскую группу и ясли в общежитии женатых студентов, — ответила Кей Саттер.

— Отлично, отлично! — откликнулся Саттер. — У нас с Энтони запланирована еще одна короткая встреча, а потом вам пора отправляться в Атланту.

Мария Чен бросила на Хэрода вопросительный взгляд. Тот пожал плечами, и обе женщины вышли.

Обширный кабинет преподобного Джимми Уэйна Саттера, в отличие от красно-сине-белых тонов, преобладавших в остальной части комплекса, был декорирован в основном в нежных тонах беж и землянистого цвета. Одну стену целиком занимало окно, выходившее на луг и небольшой клочок леса, оставленный строителями. Позади широкого письменного стола полстены было целиком покрыто фотографиями прославленных и власть предержащих лиц, почетными грамотами, удостоверениями о награждениях, афишами и другими документами, свидетельствовавшими о высоком и стабильном положении Джимми Уэйна Саттера.

Хэрод рухнул в кресло и вытянул ноги, шумно выдохнул воздух.

Саттер снял пиджак, повесил его на спинку кожаного кресла и сел, засучив рукава и обхватив голову руками.

— Ну что, Энтони, позабавился?

Хэрод запустил пальцы в свои завитые волосы.

— Надеюсь, никто из моих сотрудников не увидит этого.

Саттер улыбнулся.

— Почему, Энтони? Неужели причастность к богоугодному делу может повредить кинобизнесу?

— Повредить ему может мой идиотский вид. — Хэрод посмотрел в дальний конец кабинета, где находился бар. — Можно, я что-нибудь выпью?

— Конечно, — ответил Саттер. — Сделаешь сам? Ты здесь все знаешь.

Хэрод уже направлялся к бару. Он налил себе водки «Смирнофф», добавил льда и вытащил еще одну бутылку из потаенного шкафчика.

— Бурбон?

— Да, пожалуйста, — сказал Саттер. — Ты рад, что принял мое приглашение? — осведомился преподобный, когда Хэрод протянул ему бокал.

Хэрод сделал большой глоток.

— Ты думаешь, было разумно засвечиваться, показывая меня в этой программе?

— Они и так знали, что ты здесь, — возразил Саттер. — Кеплер следит за тобой и одновременно вместе с братом К, не выпускает из виду и меня. Может, твои показания немного смутят их.

— Не знаю, как их, меня-то они точно смутят. — Хэрод направился к бару за новой порцией водки.

Саттер захихикал и принялся разбирать бумаги на своем столе.

— Энтони, только не подумай, что я отношусь цинично к своему сану.

Хэрод замер с кубиками льда в руке и посмотрел на Саттера.

— Ты что, смеешься надо мной? — воскликнул он. — Ничего циничнее, чем это мероприятие, я еще в жизни не видел.

— Вовсе нет, — тихо возразил Саттер. — Я отношусь к пастырству очень серьезно. Я действительно забочусь о людях, и благодарен Господу за дарованную мне способность.

Хэрод покачал головой.

— Джимми, уже два дня ты водишь меня по этому фундаменталистскому «Диснейленду», здесь все до последней мелочи, которую я видел, направлено на то, чтобы извлекать деньги из бумажников провинциальных идиотов. Твои автоматические линии отсортировывают конверты с чеками от пустых, компьютеры сканируют письма и пишут стандартные ответы, телефонный банк тоже компьютеризирован, ты проводишь направленные почтовые кампании, которые по своему размаху превосходят даже Дика Виггери, а телевизионные церковные службы низводят мистера Эда до уровня снобистских разглагольствований...

— Энтони, Энтони, — покачал головой Саттер, — нельзя зацикливаться на внешней стороне дела, надо смотреть вглубь. Верующие моей электронной конгрегации — в своем большинстве... да, простаки, провинциалы и недоумки. Но это никак не дискредитирует мою проповедническую деятельность, Энтони.

— Да ну?

— Вовсе нет. Я люблю этих людей! — Саттер стукнул своим огромным кулаком по столу. — Пятьдесят лет назад, когда я был юным евангелистом... когда я семилетним мальчишкой, преисполненный благоговения к Слову Божию, обходил палатки с папой и тетей Эл, я знал, что Иисус наградил меня Способностью с какой-то целью... а не просто для того, чтобы делать деньги. — Саттер взял в руки листок бумаги и уставился на него сквозь свои бифокальные очки. — Энтони, как ты думаешь, кто написал эти слова: «Проповедники, бойтесь наступления науки, как ведьмы боялись наступления дня, и смейтесь над роковыми провозвестниками, желающими отказаться от обмана, на котором основана их жизнь» ? — Саттер поверх очков пытливо взглянул на Хэрода. — Как ты думаешь, кто это написал, Энтони?

Хэрод пожал плечами.

— X. Л. Менкен? Меделин Муррей О'Хеер? Саттер покачал головой.

— Джефферсон, Энтони. Томас Джефферсон.

— Ну и что?

Саттер ткнул в сторону Хэрода своим мясистым пальцем.

— Неужели ты не понимаешь, Энтони? Несмотря на всю евангелистскую болтовню о том, что эта страна основана на религиозных принципах... о том, что это христианская нация и всякое такое... все ее отцы-основоположники, подобно Джефферсону, были атеистами, остроголовыми интеллектуалами, унитариями...

— Ну и что?

— А то, что эта страна была образована пачкой секулярных гуманистов, Энтони. Вот почему в наших школах больше нет места Богу. Вот почему ежедневно в абортариях убивают миллион нерожденных младенцев. Вот почему, пока мы болтаем о разоружении, коммунисты набирают силу. Господь наградил меня Способностью пробуждать сердца и души простых людей, чтобы мы смогли превратить эту страну в христианское государство, Энтони.

— И для этого тебе нужна моя помощь в обмен на твою поддержку и защиту от Клуба Островитян? — осклабился Хэрод.

— Рука руку моет, мой мальчик, — миротворчески улыбнулся Саттер в ответ.

— Похоже, в один прекрасный день ты собираешься стать президентом, — заметил Хэрод. — По-моему, вчера мы говорили лишь о том, чтобы слегка перетасовать иерархическую структуру Клуба Островитян.

Саттер развел руками.

— А что плохого в том, чтобы мыслить по-крупному, Энтони? Брат К., Кеплер, Траск и Колбен уже много десятилетий забавляются политикой. Я познакомился с братом К, сорок лет назад на политическом съезде консервативных проповедников в Батон-Руж. Поверь, не будет ничего дурного, если в Белом доме ради разнообразия вдруг появится добрый христианин.