– Здоро`во, извини, что разбудил.

– Иван, ты когда прилетел? – Илья не верил своим ушам, они не виделись два месяца.

– Спроси лучше, когда улетаю.

– Когда?

– Сегодня. – Проскуров хмыкнул. – Ну что, Илья Петрович, погоняем мячик?

– Через пятнадцать минут буду, Иван Иосифович.

Сон пропал, хотя лег он только в четыре. Повезло, что Иван застал его. В последнее время Илья редко ночевал дома, после работы ехал в «Заветы», к Машке. Она была на сносях, переселилась на дачу, на свежий воздух, к Настасье под крылышко. Сегодня он остался на Грановского потому, что рабочий день закончился только в начале четвертого утра, глаза слипались, он боялся уснуть за рулем.

Проскуров ждал его в беседке, во дворе возле спортивной площадки. Сидел и задумчиво жевал большой бутерброд. На коленях расстелил носовой платок, чтобы крошки не сыпались на шикарные генеральские штаны, темно-синие, с голубыми лампасами. Рядом лежал портфель, на нем фуражка с голубым околышем. Он заулыбался, сверкнул белыми зубами, положил свой бутерброд на платок и крепко пожал Илье руку.

– Привет. Ну, как? Никто еще у вас не родился?

– Пока ждем. – Илья уселся на лавку. – А ты как?

– Нормально. В октябре заступаю на должность замначальника Главного управления ВВС по дальнебомбардировочной авиации.

Илья уже знал об этом и окончательно убедился, что опасность миновала. В последнее время Хозяин зациклился на дальнебомбардировочной авиации. Вряд ли назначил бы Проскурова на такую должность, если бы собирался его уничтожить.

– Поздравляю с повышением, Ваня. Должность что надо. Как раз для тебя. Наконец займешься любимой работой.

Проскуров отломил половину бутерброда.

– Позавтракаешь со мной за компанию?

– Спасибо, товарищ генерал-лейтенант. Утренний банкет в честь твоего нового назначения. Черняшка с сыром – самое оно.

– Долго ли удержусь на должности? – пробормотал Иван с набитым ртом, прожевал и продолжил: – Дела в авиации хреновые. Аварийность зашкаливает. Летный состав готовят по ускоренной программе. Двадцать учебных часов налетал и уже летчик. Даже у японских камикадзе обязательная норма учебных полетов тридцать часов. Начну докладывать – опять снимет.

– Может, все-таки послушает? Вроде он уже догадался, что война совсем скоро.

– Зачем ему кого-то слушать? – Иван усмехнулся. – Он все знает лучше всех, и про войну, и про разведку, и про военную авиацию. Требует поднять производство самолетов до пятидесяти штук в сутки. А что при такой гонке каждая третья машина выйдет с заводским браком и грохнется вместе с недоученным экипажем – это вредители виноваты… Лучший друг советских летчиков.

Илья дожевал бутерброд и спросил:

– Вань, дальнебомбардировочная авиация – это ведь для наступательных действий, верно?

– Ну, в общем, не для обороны. – Проскуров стряхнул невидимые крошки. – Да, я тоже об этом думаю.

– И что думаешь?

Проскуров помотал головой.

– Он первым по Гитлеру не ударит. Вот о новой финской войне разговоры идут.

– Окончательное решение финского вопроса, – пробормотал Илья, – но влезать в Финляндию, когда там уже стоят немецкие дивизии, это все равно что напасть на Германию.

– На Германию, – медленно повторил Проскуров, – нет, Илья Петрович, до весны сорок второго никто ни на кого не нападет. Главное, вычистить из агентуры провокаторов, которые хотят натравить Гитлера на нас.

– Знакомая песня. – Илья кивнул и сморщился.

Вчерашняя его сводка была посвящена анализу переброски немецких дивизий на восток за июль-август. Хозяин с тупым упрямством повторял, что кто-то все это придумывает, нарочно завышает количество немецких дивизий в Восточной Пруссии и в «бывшей» Польше. Цифры, правда, впечатляли. Если их там сейчас столько, что же будет к маю сорок первого? Но упоминать эту дату в сводках и устно с каждым днем становилось все рискованней. Это была реальная дата, а положено верить в сказочную. Гитлер нападет не раньше весны сорок второго. И попробуй усомнись!

Илье повезло, перед ним из кабинета вышли Фитин и Голиков, они приняли на себя главный удар. Говорящему карандашу достались только едкие замечания по поводу его неправильных выводов да песня о весне сорок второго и агентах-провокаторах.

– Конечно, во всем виновата агентура, как всегда. – Он похлопал Проскурова по плечу. – Радуйся, Ваня, ты больше не начальник разведки.

– Командование ВВС тоже во всем виновато, – буркнул Иван, помолчал и добавил: – Вчера заходил к своим ребятам, видел Родионова. Мазур умер, знаешь?

– Нет. Когда?

– Неделю назад. Родионову телеграмма пришла от дочки его. Двусторонняя пневмония.

– Да, жаль старика, совсем не успел пожить после тюрьмы, а физик, видимо, гениальный. Не то что славы – даже простой благодарности за свое изобретение не получил. – Илья вздохнул. – С резонатором по-прежнему глухо?

– Запороли окончательно. Обычная формулировка: «не имеет под собой реального фундамента». – Проскуров прикурил. – Родионов едет в Иркустк, разберется с записями, с резонатором, а то ведь все пропадет. Ну и дочку, конечно, поддержать хочет.

– Неужели командировку удалось пробить?

– Ты смеешься? Какая командировка? – Иван махнул рукой. – Просто отпуск у него.

– Ну, дай Бог, чтобы сохранил. Может, этот чудо-резонатор когда-нибудь пригодится для нашей урановой бомбы?

– Не знаю. Не уверен. – Иван выпустил колечко дыма. – Заявки академиков по-прежнему ложатся под сукно. Родионов еще один доклад накатал, Голиков обматерил его и приказал заткнуться на эту тему. Берия, кобель на сене, сам ни хрена не делает и другим не дает.

– Тоже тянет время, ждет волшебного сорок второго года. – Илья покачал головой. – Непробиваемая сволочь.

– Да, вот такие дела, Илья Петрович. – Иван аккуратно сложил платок, убрал в карман. – Заявку запороли, Мазур умер, Брахт небось все уже опубликовал, Далем осваивает этот фантастический подарок. От письма теперь никакого толку. – Он покосился на Илью. – Ты, надеюсь, уничтожил его?

– Нет.

– Сожги. – Проскуров нахмурился. – Хранить опасно да и незачем теперь.

– Не могу, Вань. – Он развел руками. – Поздно.

Иван вздрогнул, выпрямился, глаза изумленно расширились.

– Почему? Что случилось?

Илья выдержал долгую паузу и небрежно бросил:

– Письмо уже в Берлине.

Проскуров шлепнул себя по коленке, надел фуражку, потом опять снял, просвистел какую-то знакомую веселую мелодию, ткнул Илью кулаком в плечо:

– И ты молчал!

– Рано радоваться, Вань, пятнадцать дней прошло, оттуда пока никаких известий.