– Что это? – Он извлек сложенные листки, исписанные лиловыми чернилами.

– Читай! – повторила она и включила зажигание.

«Порш» свернул на Клингерхофферштрассе и через пять минут остановился неподалеку от входа в Тиргартен. Ося дочитывал последние строки. Габи молча ждала. Он сложил письмо, убрал конверт во внутренний карман пиджака. Они вылезли из машины, зашли в парк.

– Надеюсь, теперь тебе ясно, где Мазур достал уран? – прошептала Габи. – Надеюсь, ты убедился, что Советы бомбу не делают, а доктор Штерн не провокатор НКВД? Зачем ты запихнул письмо в карман? Я должна срочно передать его Брахту!

– Каким образом?

– Один вариант уже сорвался. – Габи вздохнула. – Была вероятность, что он придет на сентябрьскую встречу выпускников Университета Гумбольта. Единственное мероприятие, где он иногда появлялся. Там бы я с ним точно познакомилась. Но он не пришел. Тянуть больше нельзя. Я просто позвоню и договорюсь о встрече.

– И что ты ему скажешь по телефону?

– «Господин Брахт, вам привет от вашего друга Марка», – выпалила Габи, помолчала и продолжила спокойней: – Да, риск серьезный, и не факт, что он вообще согласится встретиться. Но нельзя же просто опустить в почтовый ящик! Мы не получим никакого ответа и останемся в подвешенном состоянии. Не знаю, как твои нервы, а мои этого не выдержат.

Их обогнали трое подростков в форме гитлерюгенд, прямо навстречу шагали два молодых эсэсовца. Ося потянул Габи за руку в глубь парка. Они нашли безлюдное место, сели на скамейку. Ося, не отпуская ее руки, спросил:

– Штерн рассказал тебе, как к нему попало письмо?

– Случайно, через бывших студентов Мазура. – Габи достала из сумочки сигареты. – Ты же понимаешь, он далеко не все мог говорить.

– Понимаю. – Ося сунул в рот сигарету и щелкнул зажигалкой. – Он лично знаком с Мазуром?

– Нет.

– Ну, а кто такой «папа И», которому передали на экспертизу девять граммов, он объяснил?

– Разумеется, он не называл имен. – Габи передернула плчеми, затянулась и выпустила дым. – Допроса я ему не устраивала. Он сказал, что заявку Мазура академики запороли. Никому неохота пробивать изобретение ссыльного, с которого к тому же не сняли обвинений.

– Ладно. – Ося вздохнул. – Какие-нибудь дополнительные подробности от Штерна удалось узнать?

– О Брахте ничего нового. Мазур выглядит плохо, в тюрьме его били. Перед арестом он уговорил жену и дочь отречься от него, благодаря этому их не арестовали. Он выдержал пытки, ничего не подписал. Он твердо убежден в порядочности Брахта, ручается, что ни при каких обстоятельствах…

– Это ясно, – жестко перебил Ося, – иначе не написал бы ему такое письмо.

– Кстати, о письме. – Габи сурово нахмурилась. – Будь любезен, верни мне его.

– М-м. – Ося похлопал себя по карману. – Тебе оно больше не нужно, я сам отдам Брахту.

– С ума сошел?! – Она вскочила. – Ты иностранец, Чиано твой до сих пор под подозрением! Я гражданка рейха и рискую меньше!

– Ты рискуешь чудовищно, гражданка рейха! – Ося потянул ее за руку, усадил на место. – Прекрати свои шашни с Москвой раз и навсегда!

– Я не обязана спрашивать у тебя разрешения, я взрослый человек, и ты мне не муж! – Габи резко выдернула руку.

– Можно подумать, ты спросила разрешения у Максимилиана! – шепотом крикнул Ося. – Объясни, зачем тебе это?

– Развлекаюсь. – Она зло оскалилась. – Ты же знаешь, я авантюристка, без приключений жить не могу.

– Габи, я серьезно спрашиваю.

– Боишься, «Сестра» пронюхает?

– Дело не в «Сестре», пронюхать может гестапо! За работу на англичан отправят в лагерь. Работа на русских – гильотина, и ты это отлично знаешь.

– Англичане твои ни черта не делают, только и способны, что защищать свой драгоценный остров, а на остальное плевать!

– Они единственные воюют. Пожалуйста, говори тише.

Габи склонилась к его уху, зашептала:

– Все зависит от России, настоящая схватка начнется там, и очень скоро. Ко мне информация валом валит, именно по России. Геринг уже создал специальный экономический отдел, они собирают картотеку советских предприятий и полезных ископаемых. Борову не терпится. Военные делегации немцев в СССР – это вылазки наводчиков накануне глобального разбоя. Русские должны знать правду и не питать иллюзий! Чем лучше подготовятся к нападению, тем больше шансов, что покончат с нацизмом.

– И построят коммунизм во всем мире, – зашептал в ответ Ося. – А тебе не приходит в голову, что они сами пускают к себе этих наводчиков и кормят вермахт стратегическим сырьем? Сталин боится Гитлера, до последнего будет его ублажать. Эту стену не прошибить. Ради чего рисковать жизнью?

– Уж точно не ради Сталина!

Ося развернул ее за плечи, посмотрел в глаза:

– Габи, без разговоров, рви все контакты! Работа на русских во время войны – это не просто гильотина, это жуткие пытки. Ведешь себя как идиотка!

– Не буду я с тобой спорить, но и ты со мной не спорь. – Габи взглянула на него исподлобья. – Письмо передам я. Тебе нельзя светиться. Брахт может быть под наблюдением. Его сын и невестка заняты в урановом проекте.

Она протянула руку к его карману. Ося перехватил и сжал ее запястье.

– Ты что?! – Она дернулась, гневно сверкнула глазами. – Отдай конверт!

– Хорошо. Только будь добра, посиди спокойно одну минуту. – Он отпустил ее руку, достал из кармана конверт, но другой, с посланием из Польши.

Габи изумленно разглядывала фотографию и рисунок, попыталась прочитать латинские буквы первых строчек:

– Дзжен добры пани Залесски… – Она уставилась на Осю. – Я не понимаю! Это польский или чешский? Что это вообще такое?

Ося ухмыльнулся.

– Пани Залесски угнали в Германию. Ребенок остался в Польше. Пани работает горничной на частной вилле в пригороде Берлина. Ее хозяин обратился в секретариат Ватикана с просьбой разузнать что-нибудь о судьбе ребенка. Мальчика зовут Анжей, ему четыре года. Симпатичный, только очень серьезный. Конечно, досталось бедняге. Маму свою год почти не видел, живет у чужих людей в деревне. Падре Антонио попросил меня, как приеду в Берлин, передать письмо лично в руки немцу, который отправил запрос. Ну, вот. А теперь отгадай две загадки. Кто там нарисован, собака или овца, и как фамилия немца?

– Собака, – прошептала Габи, сложила письмо, рисунок и фотографию в конверт.

– А по-моему, овца. – Ося убрал конверт в карман. – Знаешь, падре долго извинялся. Дело в том, что твой драгоценный Штерн, блестящий конспиратор, спрятал записку в коробке с конфетами. Падре догадался, что это может привлечь внимание советских таможенников, вытащил из коробки и сунул в папку к своим бумагам. А потом, в самолете, не удержался, прочитал. Имя Вернер Брахт крепко врезалось ему в память. – Ося погладил морщинку между ее бровями. – Не хмурься, я не засвечусь, мое знакомство с Брахтом произойдет самым естественным образом.