Нас обогнали счастливо улыбающиеся очкарик и его девушка. Они держались за руки. Мы же с Вероникой шли к метро молча, каждый думал о своем… А назавтра нас опять принял родной вуз – огромный зал ожидания судьбы.

Вскоре после той ночи мы поженились. Ника вышла замуж за моего сокурсника. Я осчастливил собою лучшую Никину подругу. Но это уже совершенно другие истории…

Искренне ваш, Марат Ковалевский».

Тот злополучный поход в кино припомнился мне смутно, будто бы нечто из области почти забытых давних снов, и потому я удивилась, дочитав историю до конца. Главным же образом удивилась я тому факту, что сама себя воспринимала совершенно по-иному и самое себя считала намного умнее и лучше, чем в Маратовом описании. Эта Ника в рассказе – это же просто-напросто супер-самоуверенная, да и грубоватая к тому же, амазонка с недостатками воспитания и тактичности, у которой ее собственное Я всегда на первом почетном месте. Ведь она, то есть я, совершенно не способна не то что чувствовать, а даже и замечать чувства окружающих?!

Ну ясно… ну не светит мне когда-нибудь стать настоящей женщиной в моем собственном понимании. Это значит такой, у которой возможна хорошая, добрая, гармоничная семья. Ведь, что ни говори, а семья всегда на женщине держится, на ее внутренней силе, спокойствии, выдержке, а, самое главное, ее мягкости и понимании. А что такое я? Как высказывалась героиня любимого мною в детстве приключенческого романа, кажется, Джека Лондона «Дочь снегов»: «Я совершенно не способна выносить такого мужа, который позволял бы мне управлять им, но и сама не смогу долго выдержать мужчину, который попытается руководить мной. Первого я буду презирать, второго – ненавидеть». До сих пор я помню эту декларацию слово в слово. Хотя, если подумать, почему обязательно надо кем-то управлять и что-то насильственно насаждать? Почему же нельзя принять человека, меня, например, такой, какова есть и договориться по-доброму? Откуда мы берем эту идею, что можем и знаем, в какую сторону рулить других? Это мы-то знаем, это с нашим-то плоским разумом, близорукостью оценок, чисто чувственным апломбом и при всем при этом – до смешного непомерными амбициями. Господь Бог должен умирать от смеха каждый Божий день, сравнивая нас всамделишных и настоящих с нашим уверенным мнением о себе самих. Может быть, вот поэтому-то люди до сих пор так несовершенны, что это выглядит ужасно весело в чьих-то высших глазах. Скромнее надо становиться нам всем вместе!

Совсем вскоре случилась еще одна неожиданная встреча, хотя она никакого отношения не имела к моим колдовским вещим снам.

На первой же переменке между лекциями утром в понедельник я набрала телефонный номер в свою адвокатскую контору. Вначале я планировала попросить секретаря курсов разрешить мне воспользоваться их служебным телефоном, чтобы не тратить свои последние гроши на звонки с мобильника, но сегодня как назло она сидела с таким неприступным, всем и вся недовольным видом, что я так и не решилась обратиться к ней с просьбой. Так и пришлось звонить со своего номера и за свой собственный счет.

– Морген (доброе утро), я бы хотела поговорит с Туве Торесбю.

– А ее сейчас нет.

Уже в который раз за последние два месяца мне ответил щебечущий голосок веселой девушки-секретаря.

– А когда же она все-таки будет на месте? – На этот раз я решила настаивать до конца: – Это Вероника Малышева беспокоит по важному и срочному делу.

– А у Туве пермишион по причине слабости, головокружений и обмороков. Мы и сами не знаем, когда она сможет снова приступить к работе. Попробуйте позвонить недели через три или через месяц, – доверительно пропела в трубку, видно, всегда беззаботная, как пташка божья, юная секретарша-прелестница. А может быть, именно долговременное отсутствие босса ее так безмерно радовало.

«Надо же, уже столько времени бюллетенит адвокатша ввиду обмороков, прямо совсем как какая-нибудь тургеневская барышня. А ведь на вид была амбал амбалом, до предела казалась здоровущей и непробиваемой, как танк. Как бывает, однако, неожиданно обманчив внешний вид! Хорошо, ну а мне-то что следует делать при нынешнем раскладе дел? Ждать, когда она достаточно очнется от очередного обморока? Вот вышла загвоздка!»

Расстроенная, с неспокойной душой и мрачным сердцем провела я остаток учебных часов, которые в тот солнечный апрельский день тянулись, казалось мне, дольше чем сама бесконечность и были на редкость нудными.

Однако на улице невозможно было не возрадоваться жизни: до того почти по-летнему хорошо разливалась теплом и светом погодка. Когда я на автобусе добралась до своего Аскера и, как обычно, вышла на остановке вблизи церкви, то невольно почувствовала почти физически внутренние приливы душевного света и теплоты – до того красиво зацвели кусты сирени и черемухи необычайно ранней и жаркой в этом году весной. Вокруг все пело и праздновало жизнь. От дурманящих запахов легко начинала кружиться голова. Я решила отыскать на счастье четырехлепестковый цветок молодой сирени, чтобы по своей очень давней и детской привычке его съесть. А счастья или хотя бы чуточку везения мне как раз сейчас, в эту полную неясностей и опасений, весьма турбулентную пору жизни было нужно до зарезу. Почему у меня все так не клеится, по правде говоря? Зачем я так мучаюсь? Что ждет впереди? Где жить и на что? Ни жилья, ни денег, ни семьи, ни работы, ни любви, ни друзей, ни родственников.

«Ни с чем пирог!» – выразилась бы бабушка, стой она тут со мной рядом.

С отчаянной смелостью полезла я за лепестками счастья в самую заповедную глубину сказочно душистых, пенно-пышных кустов и достаточно быстро нашла то, что искала. Загадав заветное желание и съев лиловый четырехлистник роскошной персидской сирени, я тут же решила для пущей уверенности в обретении долгожданного счастья отыскать также и белый. Находясь в усердном поиске заветного цветка везучести, а при этом заходя все глубже и глубже в свадебно цветущие кусты, я скорее почувствовала, чем увидела, что слева из-за моего плеча на изумрудную молодую листву ложится чья-то плотная густая тень. Кто-то сильный и опасный пристально за мной наблюдал! Тело мое инстинктивно напряглось, ноги превратились в тонкие и дрожащие полосочки писчей бумаги, в животе резко наступила сибирская зима, в лоб ударил до красна раскаленный, тяжеленный инквизиционный молот. Странно горячее, по-звериному возбужденное, но тщательно сдерживаемое дыхание ощущалось уже в самой непосредственной близи от моих шеи и затылка.

Как в безумном сне-кошмаре, я поняла, что мои беззащитные, мягкие и золотистые волоски на затылке напряглись и встали дыбом. Так уже было когда-то, но давным-давно. Ох, как же я глупа доныне, что могла совсем позабыть подобный, ранее испытанный смертельный ужас! Нет никакой разницы, что теперь это случится в Норвегии! Боже, зачем только мне понадобилось лезть в эти дурацкие заросли?! Кричать теперь или еще нет?

Стараясь не выдавать своих знаний о присутствии и намерениях очередного монстра на моем пути, я по-бычьи склонила голову на грудь и, чуть подавшись вправо, резко обернулась назад, чтобы лицом к лицу встретиться с чудовищем в человеческом обличии. Передо мной, ласково улыбаясь и умильно глядя в мои глаза, стоял офицер норвежской разведки Рональд Сингсорс собственной персоной.