обратного завоевания Византии у турок и предпринял свой известный поход в Южную Италию, как первый шаг к этому завоеванию. Андрей два раза приезжал в Москву, очевидно, не столько для свидания с сестрой и зятем, сколько за щедрым денежным вспоможением. Во второй раз он приехал (в 1490 г.) вместе с послами великого князя Димитрием и Мануилом Ралевыми (сыновья вступившего в московскую службу знатного греческого выходца Иоанна Ралопалеолога). Они тогда привели из Италии многих мастеров, «стенных, палатных, пушечных и серебряных» (в том числе лекаря Леона). Андрей умер в начале XVI столетия (1502). Его сын Константин, хотя и принял титул морейского деспота, был простым капитаном в папской гвардии и немногим пережил отца. Таким образом, ближайшие права на византийское наследство перешли к Софье Фоминичне или, собственно, к ее потомству, то есть к великим князьям Московским[107].

Помянутые выше семейные события и придворные перемены, по-видимому, происходили не без некоторой связи с важным церковным явлением того времени, известным под именем ереси жидовствующих. Она возникла почти там же, где сто лет назад появилось учение стригольников, то есть в Новгородской епархии, но на сей раз не в Пскове, а в самом Великом Новгороде.

Темны и сбивчивы известия о происхождении этой ереси. Если верить рассказу главного ее обличителя и гонителя (Иосифа Волоцкого), то начало ей положил будто бы жид и чернокнижник Схария, который в 1471 году приезжал в Новгород в свите литовского князя Михаила Олельковича, занимавшего новгородский стол. Схария обратил в ересь двух новгородских священников, Алексея и Дионисия, а те, в свою очередь, совратили значительное количество попов, дьяконов и мирян; таким образом ересь начала распространяться. В числе совращенных встречаем софийского протопопа Гавриила и знатного боярина Григория Тучина. Трудно с точностью определить учение этих еретиков. Судя по дошедшим до нас обличительным против них сочинениям, еретики главным образом не признавали Христа за Сына Божия и отрицали Преев. Троицу, а учили, что Бог есть един; далее их обвиняли в том, что они отрицали будущую жизнь, почитание икон, святых, таинства, посты, церковные обряды, монашество и прочее. Следовательно, находим почти полное отступничество от христианской церкви. Но в то же время не видим тут ясно и религии иудейской. Отрицая Троицу и воплощение Сына Божия и проповедуя единого Бога, конечно, еретики приближались к ветхозаветному учению; но такие отрицания по частям указывались их противниками и в прежних ересях, иудейских и христианских, каковы особенно маркиане, мессальяне и саддукеи. Не видно, чтобы новгородские еретики исполняли какие-либо жидовские обряды; достоверно известно, что они не подвергали себя обрезанию и не почитали субботы. По всем признакам, эта ересь является плодом того же религиозного брожения, которое поднято было в Новгороде и Пскове учением стригольников, то есть плодом собственного вольнодумства или собственной пытливости по отношению к высшим вопросам веры и разумения. Как и в предшествовавшем учении, здесь мы находим то же свойство русского ума: раз вступив на путь сомнения или отрицания, быстро доходит до самых крайних пределов; если только действительно новая ересь учила всему тому, в чем ее обвиняли.

Единственный пункт соприкосновения новых еретиков с жидовством представляет, по-видимому, столь распространенное в Европе в те времена увлечение астрологией. Заезжие в Новгород еврейские торговцы сбывали здесь между прочим астрологические сочинения. В особенности имела успех книга «Шестокрыл», заключавшая в себе астрономические таблицы, составленные одним еврейским ученым. Еретики усвоили себе отсюда еврейское летосчисление, по которому насчитывалось гораздо меньшее количество лет от сотворения мира, нежели по летосчислению христианскому. На этом пути они встретились с тем средневековым суеверием, которое состояло в ожидании близкой кончины мира и второго пришествия, долженствовавших совершиться будто бы в известный, заранее предсказанный срок. На западе этой кончины тщетно ожидали с исполнением тысячи лет от Рождества Христова. У народов восточного обряда подобное ожидание перенесено было на семитысячный год от сотворения мира. Истечение семи тысяч лет падало на 1492 год от Р. X. Сообразно с этим верованием и пасхальное расчисление, то есть празднование Пасхи, заранее сделано было не на весь пасхальный круг, а только доведено до этого года. С приближением его многие умы верующих приходили в тревожное состояние. Оно выражалось и в разных заметках, которыми переписчики пасхалии сопровождали 7000 год. Об этом свидетельствует одна русская летопись (под 1459 г.) в следующих выражениях: «Писано в пасхалии: братия! здесь страх, здесь беда великая, здесь скорбь не малая; как и в распятие Христово, сей круг солнца будет 13, луны 23, и сие лето будет последнее, в оное чаем всемирнаго пришествия Христова». Когда же седьмая тысяча лет была на исходе, сомнения и толки усилились; призрак близкой кончины мира вызывал мрачное настроение умов.

И вдруг посреди этого тревожного ожидания выступают люди, по-видимому, православные и даже носящие священнический сан, которые называют такое ожидание заблуждением и прямо говорят, что до кончины мира еще очень далеко. Таким смелым предсказанием еретики, естественно, обратили на себя внимание и, в свою очередь, сделались предметом соблазна. Очевидно, вопрос о кончине мира послужил только поводом к открытию новгородской ереси и к ее столкновению с высшей церковной иерархией. А самая ересь существовала помимо этого вопроса, помимо астрологии и еврейского летосчисления. Но обличители ее ухватились за пасхалию и наименовали еретиков «жидовствующими»; ибо хорошо знали, что одно это наименование уже должно было возбуждать отвращение к подобной ереси у русского православного люда.

Распространяя втайне свое учение, новгородские еретики по наружности не только оставались православными, но и казались благочестивыми; будучи людьми книжно образованными, они пользовались уважением. Между прочим их руководители, Алексей и Дионисий, так сумели понравиться самому великому князю, когда он в 1480 году посетил Новгород, что Иван III перевел их в Москву: Алексея определил протоиереем в Успенский собор, а Дионисия священником в Архангельский. Вместе с ними перешло в Москву их учение, которое они также успешно начали здесь распространять. Немало помогло им то обстоятельство, что митрополит Геронтий в это время мало прилежал церковным делам, находясь в распре с великим князем. Сему последнему донесли, что при освящении Успенского собора (в 1479 г.) митрополит будто бы неправильно ходил с крестами не по солнцу (не посолонь). Иван III разгневался; возник спор; на стороне митрополита оказалось почти все духовенство. Только ростовский владыка Вассиан Рыло и Чудовский архимандрит Геннадий были против него. Геронтий оставил кафедру и удалился в Симонов монастырь. Распря длилась несколько лет; наконец великий князь уступил, признал себя неправым и упросил