Однако этот мир назывался «третьим» именно потому, что настаивал на своем отличии как от западного, так и от советского блока. Это не значит, что страны, собравшиеся на первой конференции в Бандунге в апреле 1955 года, освободились от уз и обязательств перед сверхдержавами (например, Турцию, Китай, Японию, Филиппины и некоторых других участников этой конференции нельзя было бы назвать «неприсоединившимися»){890}. С другой стороны, все они требовали деколонизации, внимания ООН не только к холодной войне, но и к другим вопросам, а также мер, направленных на изменение мировой экономики, в которой по-прежнему доминировал белый человек. Когда наступила вторая фаза деколонизации, в конце 1950-х — начале 1960-х годов, к членам движения «третьего мира» смогли примкнуть многие новички, уставшие от десятилетий (или даже столетий) иностранного правления и столкнувшиеся с тем неприятным фактом, что независимость принесла им ворох экономических проблем. Из-за резкого увеличения их числа они теперь могли начать доминировать в Генеральной Ассамблее ООН; созданная как объединение пятидесяти (в основном европейских и латиноамериканских) государств, ООН неуклонно превращалась в организацию более чем сотни стран со многими афро-азиатскими участниками. Они не ограничивали действия крупных держав, являвшихся постоянными членами Совета Безопасности и обладавших правом вето (на этих условиях настоял осторожный Сталин). Но это означало, что если одна из сверхдержав хотела воззвать к «мировому общественному мнению» (как сделали США, чтобы убедить ООН помочь Южной Корее в 1950 году), ей требовалось получить согласие органа, члены которого не разделяли интересов Вашингтона и Москвы. Поскольку в 1950–1960-е годы чаще всего обсуждались вопросы деколонизации и громко звучали призывы покончить с «экономической отсталостью» (обе эти темы особенно сильно педалировали русские), мнение «третьего мира» имело выраженный антизападный характер, что проявилось и во время Суэцкого кризиса 1956 года, и позже — в связи с войной во Вьетнаме, ближневосточными войнами, проблемами Латинской Америки и Южной Африки. Даже на формальных саммитах неприсоединившихся стран главной темой все чаще становился антиколониализм, а выбор места проведения этих встреч (Белград в 1961 году, Каир в 1964-м и Лусака в 1970-м) символизировал отход от евроцентристских вопросов. Мировая политическая повестка дня уже не определялась исключительно теми державами, которые имели наибольшую военную и экономическую мощь{891}.

Эту трансформацию олицетворяли самые видные из первых сторонников неприсоединения — Тито, Насер и Неру. Особенно следует отметить Югославию, которая порвала со Сталиным (она была исключена из Коминформа еще в 1948 году), но сохранила свою независимость, избежав русского вторжения. Эта же политика твердо поддерживалась и после смерти Сталина: не случайно первый саммит неприсоединившихся стран прошел в Белграде{892}. Насер, прославившийся на весь арабский мир после конфликта с Великобританией, Францией и Израилем (1956), был ярым критиком западного империализма и охотно принимал советскую помощь, но не являлся марионеткой Москвы: он «плохо относился к своим доморощенным коммунистам и с 1959 по 1961 год проводил жесткую антисоветскую кампанию на радио и в прессе»{893}. Панарабизм и тем более исламский фундаментализм вовсе не были естественными спутниками атеистического материализма, даже если местные интеллектуалы-марксисты и пытались их объединить. Что же касается Индии — давнего символического лидера «умеренных» неприсоединившихся стран, то неоднократные вливания советской экономической и военной помощи, достигшие невиданных прежде размеров после китайско-индийских и пакистано-индийских столкновений, не отвратили Неру от критики действий СССР в других частях света и не развеяли его подозрений в отношении коммунистической партии Индии. Его осуждение британской политики в Суэце объяснялось его неприязнью к любым зарубежным вмешательствам великих держав.

Сам факт того, что столько новых стран в эти годы присоединялись к международному сообществу и что Россия старалась переманить их на свою сторону, мало зная о местных условиях, сулил не только дипломатические «приобретения», но и частые «потери». Самым ярким примером был Китай, о котором мы подробно поговорим ниже, но он был далеко не единственным. Произошедшая в 1958 году смена режима в Ираке позволила России выступить другом этого арабского государства, предложив ему кредиты; четыре года спустя баасистский переворот привел к преследованию местной коммунистической партии. Продолжавшаяся поддержка Москвой Индии неизбежно отталкивала Пакистан: угождая одной стране, она теряла другую. В Бирме первоначальные успехи не принесли плодов, поскольку правительство запретило въезд любых иностранцев. В Индонезии ситуация была еще хуже: получив крупную помощь от России и стран Восточной Европы, правительство Сукарно в 1963 году переметнулось от Москвы к Пекину. Через два года индонезийская армия жестоко разделалась с членами коммунистической партии. Секу Туре в Гвинее выслал из страны советского посла в 1961 году за участие в местной забастовке, а во время Карибского кризиса не разрешил советским самолетам заправляться в аэропорту Конакри, который ранее был специально модернизирован для этой цели{894}. Советская поддержка Лумумбы во время кризиса в Конго в 1960 году разрушила его перспективы, и его преемник Мобуту закрыл советское посольство. Самым впечатляющим образцом подобной неудачи (сильно подорвавшим советское влияние) стало выдворение Садатом 21 тыс. русских советников из Египта в 1972 году.

Таким образом, отношения между «третьим миром» и «первыми двумя мирами» всегда были сложными и переменчивыми. Существовали, конечно, и стабильно просоветские страны (Куба, Ангола), и решительно проамериканские (Тайвань, Израиль), преданность которых объяснялась в основном агрессивностью их соседей. Были и такие, которые по примеру Тито искренне избегали присоединения. Иные же, склоняясь к одному из блоков с целью получения помощи, решительно противились чрезмерной зависимости. И наконец, частые революции, гражданские войны, смены режимов и пограничные конфликты в «третьем мире» порой заставали Москву и Вашингтон врасплох. Локальные противостояния на Кипре, в Огадене, вдоль пакистано-индийской границы и в Кампучии (Камбодже) приводили сверхдержавы в замешательство, поскольку каждая из сторон искала их поддержки. Подобно сверхдержавам прошлого, СССР и США приходилось мириться с тем неприятным фактом, что их «универсалистские» идеи отнюдь не обязательно принимаются другими обществами и культурами.

Когда за 1960-ми годами наступило новое десятилетие, все еще оставались веские причины, чтобы считать отношения Вашингтона и Москвы чрезвычайно важными для мировой политики. В военном плане СССР подтянулся ближе к уровню США, обе страны играли в своей лиге, оставив всех остальных далеко позади. Так, в 1974 году США тратили на оборону $85 млрд., а СССР — $109 млрд., что втрое или вчетверо превышало расходы Китая ($26 млрд.) и в восемь-десять раз расходы ведущих европейских государств (Соединенное Королевство — $9,7 млрд., Франция — $9,9 млрд., ФРГ — $13,7 млрд.){895}; а американские и русские вооруженные силы, насчитывавшие свыше 2 млн. и 3 млн. человек соответственно, намного превосходили по численности любые европейские и были значительно лучше оснащены, чем китайская трехмиллионная армия. Обе сверхдержавы имели свыше 5000 военных самолетов — в десять с лишним раз больше, чем у всех бывших великих держав{896}. Совокупный тоннаж их военных кораблей (2,8 млн. тонн у США и 2,1 млн. у СССР в 1974 году) намного превосходил соответствующие показатели Великобритании (370 тыс. тонн), Франции (160 тыс.), Японии (180 тыс.) и Китая (150 тыс.){897}. Однако наибольшее различие прослеживается в количестве средств, способных доставлять ядерное оружие, что демонстрирует табл. 38.