– Черта с два вы его не трогали, – подал голос Лью Петролле.

Коп одарил его особенным взглядом.

– Ладно, трогали, – сказал он мягко.

Паренек взял со стойки высокий бокал и принялся его полировать. Он не выпускал чертов бокал из рук все время, пока не кончилась эта канитель.

Спустя минуту перед витриной бара с визгом затормозил полицейский фургон с сиреной. Из него вылезли двое сыщиков, фотограф и эксперт. Сыщиков я не знал. В большом городе можно заниматься моим ремеслом чертову уйму времени, но так и не узнать всех полицейских.

Один из сыщиков – маленький смуглый коп с дружелюбной улыбкой, кудрявой шевелюрой и умными глазами – сразу мне понравился. Второй – грузный, с вытянутой челюстью, красным носом и со стеклянными глазами – походил на запойного пьяницу. Он выглядел бывалым копом, впрочем далеко не таким грозным, как ему казалось.

Красноносый поманил меня в кабинку у стены, его партнер занялся Лью, а патрульные удалились восвояси. Эксперт по отпечаткам и фотограф приступили к работе.

Медицинский эксперт пробыл в баре ровно столько, чтобы вскипеть, обнаружив отсутствие телефона, и отправился вызывать труповозку.

Маленький смуглый детектив опустошил карманы и кошелек Уолдо, вытряхнув их содержимое на стол, предварительно накрытый большим носовым платком убитого. Много денег, ключи, сигареты, еще один носовой платок, всего ничего.

– Выкладывайте, – обратился ко мне его грозный напарник. – Я – Коперник, лейтенант Коперник.

Я протянул ему бумажник.

Он просмотрел его содержимое, вернул бумажник и что-то записал в блокнот.

– Значит, Филип Марлоу, частный сыщик. Здесь по делу?

– Причем по срочному. Зашел выпить. Живу напротив, в «Берглунде».

– Хорошо знаете бармена?

– Я тут второй раз.

– Он не показался вам подозрительным?

– Нет.

– Совсем юнец, мог бы запсиховать, а он и в ус не дует. Это не вопрос, так, размышления вслух. Выкладывайте.

Я повторил всю историю три раза подряд. Первый, чтобы обрисовать ему основную идею, второй – чтобы до него дошли детали, и третий – чтобы избавить его от сомнений, не слишком ли гладко я излагаю.

В конце моего рассказа Коперник сказал:

– Занимает меня эта дамочка. Убийца назвал жертву по имени, хотя откуда он мог знать, что встретит его в баре. Если Уолдо не был уверен, заходила ли туда дамочка, кто мог знать, что в бар заскочит сам Уолдо?

– Глубоко копаете, – заметил я.

Коперник покосился на меня с подозрением. Я без улыбки встретил его взгляд.

– Похоже, убийца действовал под влиянием минуты. Ему просто повезло. Здесь не принято надолго оставлять машину открытой, да и палить из пушки на глазах у двух свидетелей. Не нравится мне все это.

– Да и я не в восторге, что меня угораздило стать свидетелем. Платят гроши, а мороки…

Коперник усмехнулся, обнажив гнилые зубы:

– Убийца был пьян?

– Чтобы пьяный так стрелял? Трезв как стеклышко.

– Согласен. Что ж, дельце не стоит выеденного яйца. Убийца оставляет свидетелей и кучу отпечатков. Если мы не схватим его по горячим следам, то через пару часов наверняка. У него были какие-то счеты с Уолдо, но встречаться с ним сегодня убийца не собирался. Уолдо заскочил в бар, чтобы спросить про дамочку, с которой у него было свидание, но они разминулись. Может быть, она испугалась, что ветер подпортит ей макияж, и решила подождать Уолдо в тихом месте. Убийца всадил в Уолдо две пули, а сам смылся, не заботясь о свидетелях. Проще не бывает.

– Угу, – промычал я.

– Так просто, что не верится, – сказал Коперник.

Он снял фетровую шляпу, обнажив белесые жидкие патлы, и подпер подбородок руками. У него было вытянутое лошадиное лицо. Вытащив носовой платок, он вытер сначала лицо, а после – ладони и затылок. Достал расческу, пригладил волосы – стало только хуже – и водрузил шляпу на макушку.

– Я тут подумал… – начал я.

– А? Что?

– Уолдо знал, как была одета дамочка. Значит, он успел с ней увидеться.

– И что с того? Может быть, он пошел отлить, а она передумала.

– Может, и так, – согласился я.

Однако думал я иначе. Я думал о том, что вряд ли на свете нашелся бы другой мужчина, способный так описать женский наряд. Ситцевый жакет-болеро поверх синего платья из шелкового крепа. Я понятия не имел, что такое жакет-болеро. Я мог бы назвать платье синим, на худой конец – из синего шелка, но никогда не сказал бы, что оно из шелкового крепа.

Приехала труповозка. Лью Петролле все еще полировал стакан и беседовал с маленьким смуглым детективом.

Все вместе мы отправились в полицию.

Лью Петролле оказался чист перед законом. Его отец владел виноградником в Антиохе, в округе Контра-Коста. Он дал сыну тысячу долларов, и Лью честно вложил восемьсот в устройство бара, неоновую вывеску и прочее.

Полицейские отпустили его, велев не открывать бар, пока они не решат, что им нужны дополнительные отпечатки. Лью жал руки, улыбался, приговаривая, что сегодняшнее происшествие окажется выгодным для бизнеса: в наше время никто не верит газетам, люди наверняка захотят услышать историю из первых уст.

– Ничего ему не пришьешь, – заметил Коперник, когда Лью ушел.

– Бедный Уолдо. Отпечатки-то хорошие?

– Смазанные, – буркнул Коперник. – Но мы их классифицировали и сегодня передадим в Вашингтон по телетайпу. Если не совпадут, придется посадить вас в подвал.

Я пожал руку ему и его партнеру, которого звали Ибарра. Они до сих пор понятия не имели, кто такой Уолдо, – не помогло даже содержимое его карманов.

Вернулся я около девяти, окинул взглядом улицу, прежде чем войти в «Берглунд». Через дорогу напротив бара крутились пара-тройка любопытных, но толпы не было. Зеваки видели полицейских и труповозку, но о том, что стряслось, могли только догадываться. За исключением ребят, с утра до вечера играющих в пинбол в драгсторе на углу, – эти знали все на свете, кроме того, как не вылететь с работы.

Ветер, горячий, как из духовки, прибивал к стенам домов пыль и рваную бумагу.

Я пересек вестибюль и поднялся на лифте на свой четвертый. Двери открылись. На площадке стояла высокая девушка.

У нее были вьющиеся рыжеватые волосы, широкополая шляпка с бархатной лентой, громадные синие глаза, а ресницы почти касались щек. Синее платье – возможно, из шелкового крепа – простого кроя, но не скрывавшее округлостей. То, что было надето поверх платья, могло сойти за жакет-болеро.

– Это жакет-болеро? – спросил я.