Теперь она называет его «сыночек». «Будут ли у нас когда-нибудь дни с тобой? Дни, не знаю, — вечность уже есть. Жить с тобой в одном доме и спать с тобой под одним кровом мы конечно уже не будем. Для этого все должно было сойтись как сошлось. Дважды этого не бывает. Что я хотела от этого лета? Иллюзии (плохое слово, другого нет) непрерывности, чтобы ты не приходил и уходил, а был. Я еще не плачу, но скоро буду».

Нехорошее известие — у Саломеи заболела дочь. «Дорогая Саломея! Слава Богу, что тиф, а не что-нибудь другое, — дико звучит, но т а к. Но какое у Вас ужасное лето. И как все вокруг беспомощны сделать его иным. А пока — сердечное спасибо за быстрый отклик с иждивением, мне даже стыдно благодарить. Мы остаемся здесь до конца сентября, очень рада буду, если, отойдя, напишете».

Юный друг не приехал.

От этого лета остались письма, стихи и много фотоснимков: «Я рождена фотографом».

МЦ покидает Понтайяк последней из русской колонии. Серые парижские будни прекращают эпистолярный солярий — 17 октября произойдет последний всплеск этого лета: «Никогда до встречи с Вами я не думала, что могу быть счастлива в любви: для меня люблю всегда означало больно, когда боль переходила меру — уходила любовь. Мне пару найти трудно — не потому что я пишу стихи, а потому что я задумана без пары, состояние парой для меня противоестественно: кто-то здесь лишний, чаще — я, — в состоянии одинокости: молитвы — или мысли — двух воздетых рук и одного лба…»

В Париж вновь явился Маяковский. И вновь неясно, как и где они увиделись, если увиделись. На два дня он махнул в Ниццу, где в тот момент находилась американка Эллис Джонс, мать его двухлетней дочери Патриции. Единственный роман Маяковского, кончившийся не трагедией — не стихами.

Там лил ливень, он задержался в гостинице под одним кровом с прежней возлюбленной, не восстанавливая отношений. По возвращении в Париж занялся покупкой «Рено» для Лили. Покупка состоялась. 28 октября выступил в помещении Союза русских рабочих с докладом о советской литературе и чтением стихов. Где-то в те дни МЦ надписала ему «После России»: «Такому как я — быстроногому![184] Марина Цветаева. Париж, октябрь 1928 г.». Книга осталась во Франции, в руках чужих МЦ людей. Читал ли? Листал? Неизвестно. Эльза Триоле — наверняка преднамеренно — подвергла его сердце новой буре: знакомству с Татьяной Яковлевой. «Ты одна мне ростом вровень». Краса Дома мод «Шанель». Вот там были ноги, всем ногам ноги. По крайней мере, в крошечный Лилин «Рено» сей дар природы не вмещался.

Седьмого ноября он провел свой вечер опять в кафе «Вольтер». Среди зрителей был Эренбург, с которым МЦ обменялась парой слов. Гастроль Маяковского сопровождалась горячей симпатией нового издания — еженедельной малоформатной многостраничной газеты «Евразия», 24 ноября вышел первый номер. Во главе газеты — кроме С. Эфрона — были Д. Святополк-Мирский, П. Сувчинский, Л. Карсавин, А. Лурье, редакция находилась в Кламаре.

В. В. Маяковский в Париже

В настоящее время гостит в Париже В. В. Маяковский. Поэт выступал здесь неоднократно с публичным чтением своих стихов. Редакция «Евразии» помещает ниже обращение к нему Марины Цветаевой.

Маяковский уехал 3 декабря. В тот же день МЦ написала ему:

Это письмо Маяковский разместит на своей выставке «20 лет работы», в феврале 1930 года. В его записной книжке сохранился мёдонский адрес МЦ.

МЦ надеялась на ноябрь — «Воля России» обещала напечатать «Красного бычка». Поэму перенесли в следующий номер, а в конце ноября 1928-го МЦ просит Анну Тескову: «Мы очень нуждаемся, все уходит на квартиру и еду (конину, другое мясо недоступно — нам), печатают меня только «Последние новости» (газета), но берут лишь старые стихи, лет 10 назад. — Хороши последние новости? (1928 г. — 1918 г.) Но весь имеющийся ненапечатанный материал иссяк. Вот просьба: необходимо во что бы то ни стало выцарапать у Марка Львовича мою рукопись «Юношеские стихи». Писать ему мне бесполезно, либо не ответит, либо не сделает. Нужно, чтобы кто-нибудь пошел и взял, и взяв — отправил. Если можно — сделайте это поскорее. Раз в неделю стихи в Посл Новостях — весь мой заработок. Все Юношеские стихи ненапечатаны, для меня и Посл Новостей (где меня — старую — т. е. молодую! — очень любят) — целый клад… . Пишу большую вещь — Перекоп[185] (конец Белой Армии) — пишу с большой любовью и охотой, с несравненно большими, чем напр, Федру».

Тескова обрадовала ее, прислав рукопись «Юношеских стихов», и эта радость соединилась со второй: Анна Антоновна перевела на чешский язык и напечатала очерк МЦ о Рильке «Твоя смерть» в журнале «Lumir» (Прага. 1928. № 6/7). «(NB! Меня (прозу) еще никто никогда ни на какой язык не переводил. Вы — первая). Рильке вернулся домой, в Прагу. Сколько у него стихов о ней в юности!»

Еще в июле МЦ просила Гронского занести «После России» художнице Наталье Гончаровой. Опять Трехпрудный. Жили-то по соседству, но в разных временах: МЦ полагает, что Гончарова старше ее на пятнадцать лет, а на самом деле — на одиннадцать, как и Вера Муромцева.

Мастерская Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова — общая — находилась в Париже на улице Висконти, 6-е, рядом с ней — дом, где жил и умер Жан Батист Расин, автор трагедии «Федра». На книге МЦ поставила надпись: «Наталье Гончаровой — от дома в Трехпрудном до расинского дома — с любовью. Марина Цветаева. Медон, 7-го июля 1928 г.». Гончарова, получив книгу, дала об этом знать МЦ, которая задумала новую прозу: о их совместной Москве. 31 декабря МЦ пишет Гончаровой: