Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С Новым Годом, дорогая Наталья Сергеевна!
Ставлю свой под знак дружбы с Вами. О, не бойтесь, это Вам ничем не грозит. На первом месте у меня труд — чужой, на втором — свой, на третьем — труд совместный, который и есть дружба.
— Столько нужно Вам сказать, —
Писать о Вас начала, боюсь — выйдет не статья, а целая книжка. Сербы подавятся, чехи задохнутся, проглотит только добрая воля (к нам обеим) «Воли России». (Впрочем, остатками накормим и чехов и сербов!)
Просьба: когда я у Вас попрошу, дайте мне час: с глазу на глаз. Хочу, среди другого, попытку эмоционально-духовной биографии, я много о Вас знаю, всё, что не зная может знать другой человек, но есть вещи, которые знаете только Вы, они и нужны. Из породы той песенки о «не вернется опять», такие факты.
Написаны пока: улица, лестница, мастерская. Еще ни Вас, ни картин. Вы на конце мастерской, до которого еще не дошла. Пока за Вас говорят вещи (включаю и века Вашего дома). Говорю Вам, любопытная вещь.
А вот два стиха о Наталье Гончаровой — той, 1916 г. и 1920 г. — встреча готовилась издалека.
А вот еще головной платок паломника, настоящий, оттуда, по-моему — Вам в масть. Целую Вас и люблю Вас.
— До 3-го!
К письму МЦ приложила стихи: «Счастие или грусть…» и «Психея» («Пушкин и полночь. Пунш — и Пушкин…»).
С чтения МЦ этого стихотворения и началось их знакомство в кафе «Флор» после обеда в ресторане Варэ на улице Сен-Бенуа, где их свел Марк Слоним 9 ноября 1928 года. Гончаровой оно понравилось, а могло бы и царапнуть. О Гончаровой МЦ знает разве что понаслышке, смутновато помня ее имя в связи с футуристами по оформлению чурилинской книжки «Весна после смерти» (1915). Давно это было.
А ведь не только в «Последних новостях» ценили ее юношеские стихи — она и сама показывает их людям, то Гронскому, то Гончаровой.
Для Сергея Яковлевича Эфрона уходящий 1928 год стал решающим. 30 декабря состоялся съезд Евразийского Политбюро, на котором было закреплено статус-кво всего евразийского движения, сводившееся к расколу.
Политбюро было вершиной в эволюции руководящего органа движения, этапами коего были последовательно Совет Пяти, Совет Семи, Совет Евразийства. На самом верху стояла Тройка, с самого начала движения состоявшая из трех лиц — Н. С. Трубецкого (верховный лидер движения), П. Н. Савицкого и П. П. Сувчинского. Последний возглавил в Кламаре фракцию левого толка. Эфрон входил в кламарскую фракцию с первых дней ее существования. В роли члена редколлегии «Верст», а затем «Евразии» он участвовал и в создании программы движения «Евразийство Формулировка 1927»: отмена в России частной собственности при сохранении иностранных вливаний, признание Октябрьской революции и марксизма, отказ от конфронтации с советской властью по религиозному вопросу. В «Евразии» он публикует свою публицистику — статьи «Очерки русского подполья», «Кадеты и революция», а декларацию «От Комитета Парижской группы евразийцев» подписывает как Председатель Парижской группы.
Евразийство из кружка интеллектуалов превратилось в политическую структуру. Ее конечной целью еще пару лет назад был захват власти в России. Все это стоило денег, английских по преимуществу: сумма отчислений измерялась 15 000 британских фунтов. В Лондоне Святополк-Мир-ский вел доверительные беседы в доме князя Владимира Голицына. В Париже Сувчинский встречался с торгпредом Г. Л. Пятаковым, членом сталинского окружения, вождю враждебным. Принимал кламарских мыслителей у себя в Сорренто и А. М. Горький.
Развод по-разному мыслящих людей в евразийском движении осуществлялся по двум полюсам. С одной стороны — группа генерала А. П. Кутепова, бывшего командира лейб-гвардии Преображенского полка, сторонника великого князя Николая Николаевича, председателя Российского общевоинского союза; с другой — парижские евразийцы, то есть кламарская фракция во главе с Сувчинским, за которым втихую стояли советские органы госбезопасности. Нет, здесь не было прямой агентурной разработки типа «Трест», в сети которой, кстати, угодит Кутепов по странной доверчивости. Опека была более тонкой, по линии идей.
Сувчинскому оппонировал коновод пражских евразийцев Савицкий. Трубецкой осаживал Сувчинского, но предлагал не делать оргвыводов, оставаясь в сфере идейных дискуссий. Вместе с тем конспиративный аппарат в недрах структуры был создан.
Однако роковая трещина прошла, расколов огромное пространство, поскольку движение захватывало такие города, как Прага, Париж, Брюссель, Лондон, Белград, София, Варшава, Афины плюс Ленинград. Везде функционировали отделения. Белград и Прага выступили против кламарской группы и газеты «Евразия», где редакторами были К. Б. Родзевич, К. А. Чхеидзе и С. Я. Эфрон.
«Евразийский верблюд», Сергей был в самом центре событий. Н. Н. Алексеев, П. Н. Савицкий и Н. С. Трубецкой потребовали снять материал о Маяковском. Сувчинский осуществил публикацию. МЦ не думала о передрягах внутри движения. Она одной и той же рукой приветствовала Маяковского и писала о Перекопе. Вход в «Последние новости» был перекрыт. Она осталась у разбитого корыта, почти нигде.
На заседаниях руководства 17–19 января 1929 года раскол оформили окончательно. Местные организации теряли взаимосвязи. Генерал Кутепов продолжал борьбу. Через год его украли советские агенты, он безвестно исчез. 7 сентября 1929 года вышел последний, 35-й номер еженедельника «Евразия». Князь Трубецкой вышел из движения. Разрозненное движение неуклонно угасало в течение тридцатых годов.
Марк Слоним написал книгу «По золотой тропе. Чехословацкие впечатления» (Париж, 1928) и подарил МЦ в декабре 1928 года с надписью: «Дорогая М И, мне очень хотелось посвятить Вам эту книгу». Эта книга — ландшафты, имена, кусочки истории, кусочки жизни. 1 января 1929 года МЦ пишет Тесковой: «Книга М Л очень поверхностна, напишу Вам о ней подробнее. На такую книгу нужна любовь, у него — туризм. NB! Не говорите». 3 января 1929-го Слоним прочитал доклад «Советская литература в 1928 году» на собрании литературного объединения «Кочевье» в помещении «Таверны Дюмениль» на Монпарнасе. В прениях шла речь о романе Замятина «Мы», — с 1927 года роман печатался в «Воле России» без согласия автора. МЦ присутствовала на докладе, Марк Львович привел чьи-то слова: «Разве нужно всю жизнь есть и гулять вместе?», МЦ ответила с места: