Есть основания определенно думать, что нас за совещанием же и арестуют…

А мы говорили крепостникам:

– Товарищи, установим сначала главное: дорога ли и вам и нам Советская власть?

– Нечего об этом… Дело надо… о шифровках.

– Это и будет о шифровках… Но сначала скажите… все или не все мы за Советскую власть?

– Конечно, все! – сердито крикнул Караваев.

– А власть Советскую оберегает Красная Армия…

– Ладно рацей разводить – дело говори…

– Красная Армия… – повторяем мы последние свои слова. – Здесь, в Семиречье, мы кончаем последние остатки белых…

Крепостники бурно, недовольно заерзали на местах.

И мы торопимся – сразу к делу.

– Эти шифровки – о том и есть: как добить остатки белых… Товарищи, объяснять вам нечего, вы сами люди военные, сами с боем шли по всему Семиречью целых два года… Ну, скажите откровенно… Положим, вот ты, Караваев, сам, – ну был бы ты командиром бригады… Мог ведь быть, не так ли? (Караваев неопределенно самодовольно искривил губы.) И перед тобой враг. Ты отдаешь боевой приказ: что ты его – с площади в открытую станешь отдавать? Нет, не с площади. Тайком. Вот такими же шифровками, не так ли? Ну, так что тут и удивляться, товарищи, когда начальник дивизии отдает секретно свои боевые приказы. Разве это неправильно? И разве…

Вдруг распахнулись двери, быстро вошли несколько человек.

– Представители партии, – отрекомендовались они собранию. – Нас контролерами прислали на телеграф…

Вся обстановка заседания перевернулась. Надо было не упустить момента.

– Вот видите, товарищи, – подхватываем мы, – в дальнейшем даже ни одного слова не пройдет мимо вашего общего контроля. Чего еще?

И таким образом повернули мы разговор, что присутствующие согласились на необходимости в тайне держать оперативные приказы, на том, что знать их надо только начальнику и комиссару дивизии. Этих телеграмм не должен будет касаться даже и сам новоявленный контроль:

Оперативные!

Шифровки Дублицкого, как «оперативные», тоже были забракованы, и на них больше не задерживались.

Внимание сосредоточили на выработке инструкции для контролеров и на проверке того состава, что прислала партия. Затеял эту проверку Караваев и сразу двоим сделал «отвод».

– Почему, – спрашиваем, – они же от партии?

– Хоть и от партии, – заявил он, – а мусульманы, киргизя оба, лучше уж дать «своих»…

Тут мы открыли дебаты по национальному вопросу… Метали громы-молнии. Жарко протестовали. Поколебали. Настояли на своем. Обоих согласились оставить в контроле.

В этот момент с телеграфа прибежали с желанной вестью:

– Ревсовет телеграмму дает!

Эх, куда тут полетели все наши споры-разговоры. Карьером помчались все к проводу. Ташкент сообщал:

Секретно. Город Верный. Военному Совету

3-й Туркдивизии 14/VI.

Реввоенсовет фронта постановил:

Первое. В интересах скорейшего осуществления всех законных практических пожеланий, высказанных конференцией частей и общим собранием Верненского гарнизона, допустить включение в состав Военного совета дивизии двух представителей от гарнизона, фамилии коих представить Реввоенсовету на утверждение.

Второе. В этих же видах, допустить в Обревком трех представителей, фамилии которых представить на утверждение.

Третье. Реорганизованному Военсовету и Обревкому приступить к исполнению обязанностей, призвав к тому же все части и учреждения.

Четвертое. Все приказы фронта, в том числе и касающиеся переброски войск, подлежат неуклонному исполнению.

Пятое. Ответственность за исполнение данного постановления возлагается персонально на Военный совет дивизии и также гарнизонный совет крепости.

Шестое. Те части и лица, которые уклоняются от исполнения приказов, являются изменниками и предателями делу революции и трудового народа, и с ними должно быть поступлено по революционному закону.

Седьмое. Реввоенсовет фронта уверен, что Военсовет дивизии и совет крепости обладают достаточным авторитетом для проведения настоящего приказа.

Восьмое. Никаких перерешений по данному вопросу возбуждено быть не может.

Девятое. О времени получения настоящего приказа и мерах, принятых в исполнение его, донести.

Командующий М. Фрунзе-Михайлов.

Реввоенсовет фронта Куйбышев.

Кончено. Это нам последняя грамота из Ташкента:

«Никаких перерешений по данному вопросу возбуждено быть не может».

И он прав, ревсовет: что тут без конца мусолиться?

Его ответ и должен быть таким лаконическим и категоричным:

«Уступаю, дескать, но… твердо приказываю!»

И мы понимаем, что вместе с этой бумажкой настал –

«Наш последний, решительный бой».

На этой телеграмме кончаются словесные разговоры Ташкента. Дальше он станет действовать оружием… И мы его ждем, оружия… Ждем, но ведь – где ж оно?!

А пока дожидаемся – нас, верно, прикончат: долго ли и крепость сама будет нянчиться?

– Товарищи, – ласково говорим делегатам крепости. – Это последняя депеша – сами видите. Ежели вы воистину не хотите кровопролития – помогайте нам. Без вашей помощи – что мы сделаем? Давайте вместе. Сядем сейчас снова за стол и обсудим тщательнейшим образом все, что говорит Ташкент. А потом – доложим в крепости. И как там решат – так и быть. Другого выхода нет, все равно…

И снова мы сидели в той же комнате и за тем же столом, разбирали, прощупывали каждое слово ответа. А в разговоре, чуть заметно, мы им напоминали:

Броневики ташкентские недалеко…

4-й кавполк подходит…

Резолюция 26-го полка и Кара-Булакского гарнизона – против крепости…

Эти наши сообщенья хоть и были вовсе не новы, однако ж заметно смиряли заносчивый тон восставших.

Затем еще дали знать, что в Пишпеке работает наш штаб, и он успел уж подчинить себе войска пишпекские, токмакские, нарынские, Пржевальские, – словом, вы, дескать, крепостники, остались чуть ли не сами только с собой. Кто еще с вами?

Разговоры кончились. Назавтра в десять утра мне поручено было делать в крепости основной доклад.

Вожаки крепостные обещали подмогу, уверяли, что все минует тихо… Обещали… А какая цена этим обещаньям? И затем – не было тут ни Петрова, ни Букина, Вуйчича, Тегнеряднова, Чернова, Щукина Александра. А эти – первостепенные ведь бунтари и есть. Они нейдут, чураются, они что-то думают и готовят про себя. С нами сидели: Чеусов, Караваев, Дублицкий, Вилецкий, Невротов, Фоменко, Петренко, кто-то еще…

Ну, пока по местам! Что будет, то завтра увидим, а уж мы постараемся напоследок, чтоб было оно по-нашему!

Мы тут, в штадиве, заседали, а Петров, крепостной главком, отдавал одно распоряженье за другим, чувствовал себя хозяином положения: назначал на разные должности, приказал «командиру 1-го полка» занять белые казармы, отрядил в исправительный дом своего молодца, Мамонтова, дав ему полномочия «освобождать товарищей красноармейцев, кроме белогвардейцев». В исправдоме на ту пору уголовщиков находилось человек полтораста. Мамонтов под своим председательством снарядил особую комиссию и «исследовал заключенных». В результате – оставил на месте человек пяток, а всех остальных освободил; из них