– подтасовок, передёргиваний, софизмов разного рода (см. 86). При противодействии манипуляторам трудность заключается в том, чтобы воспитать массу реципиентов в духе «золотой середины» между критической и позитивно-конструктивной настроенностью, умеренной суггестивностью и столь же умеренной контрсуггестивностью, доверчивостью и радикальным скептицизмом. Одним критическим анализом пагубной пропаганды здесь не обойтись – это только негативная часть работы. Позитивную часть должна составить пропаганда истинных демократических ценностей, опирающаяся на прочную фактическую основу.

Немало угроз свободе и демократии выявлено Олдосом Хаксли в ходе анализа реалий середины XX века и перспектив дальнейшего развития мирового сообщества. Эти угрозы можно разделить на два основных типа: социокультурные и антропологические, условно говоря – «внешние» и «внутренние». Предметом особой тревоги и озабоченности должны стать, считает Хаксли, вторые. Дело в том, что под воздействием внешних (социокультурных) детерминант, формируемых ходом общественного развития, в конце концов происходят необратимые и дегенеративные изменения самой человеческой сущности (на современном нам языке их называют «мутациями»). Это – самое страшное из всего того, что только можно вообразить, поскольку слом внутреннего стержня в самом человеке лишает его надежды на сохранение и развитие свободы и демократии.

Г розный признак антропологического кризиса Хаксли усматривает в том, что ограничивается, сжимается не только пространство свободы – у многих исчезает само желание свободы, потребность в ней. Размышляя на эту тему, писатель вспоминает «Легенду о Великом Инквизиторе» Ф. М. Достоевского. В частности, слова Ивана Карамазова о том, что многие будут готовы отказаться от свободы, если только им будет обеспечена сытость – суррогат счастья, «если хлеб будет подаваться регулярно и обильно три раза в день». Именно это мы и наблюдаем сейчас, констатирует Хаксли, – по крайней мере у многих представителей молодого поколения. Их девиз – «Дайте мне телевизор и гамбургер и не беспокойте меня с ответственностью свободы» (98). Да, эти молодые люди, «так скудно думающие сейчас о демократии», могут стать на время революционерами – «когда дела идут плохо, паёк сокращается, эксплуататоры начинают выдвигать новые требования»; но как только «времена станут лучше», они вновь откажутся от этой обременительной привилегии – свободы. В этом отношении благополучные отпрыски великой западной демократии подобны дронтам – птицам, утратившим способность летать. Перерождение демократии в тоталитаризм становится тем вероятнее, тем реальнее, что диктаторы будущего, несомненно, смогут «предоставить своим субъектам достаточно хлеба, цирков, чудес и тайн» (98), а к тому же будут в совершенстве, на научной основе, владеть техникой «манипуляции разумом». Это – в будущем. Но уже сегодня есть основание заявить: «Капитализм (в традиционно-цивилизаторском его понимании. – В. К.) мёртв – правит бал консьюмеризм (т. е. потребительство. – В. К.)» (40). Следствием этого становится не только фатальная неизбежность рекламы, но и утверждение особого типа человека – субъекта потребительского общества (прежде, добавим мы от себя, именовавшегося «филистером», «мещанином», «обывателем»).

Хаксли менее всего склонен недооценивать правовые механизмы демократии – конституции, законодательства и т. п. Он неоднократно с удовлетворением констатирует наличие прочных правовых демократических традиций в таких странах, как Англия, США, и сетует на отсутствие таковых у ряда других государств. Но способна ли демократия защитить себя от вырождения и перерождения собственными правовыми средствами – это большой вопрос. Писатель, глядя трезвыми глазами на реалии середины XX века и их непосредственную проекцию в будущее, приходит к горькому, но честному выводу о возможности универсальной фальсификации демократии, демократического общественного устройства как целого. Он пишет: «При неумолимом давлении возрастающей перенаселённости и заорганизованности и при помощи всё более эффективных методов манипулирования разумом природа демократии будет изменена. Оригинальные старинные формы её – выборы, парламенты, Верховные Суды и др. – останутся. Но скрывающейся за этим всем сущностью будет новый вид – тоталитаризм ненасильственный. Все традиционные имена, все почитаемые лозунги останутся точно такими же, какими они были в старые добрые времена. Демократия и свобода будут темой каждой передачи и редакторской статьи – но демократия и свобода в строго пиквикском смысле. Правящая олигархия и её вышколенные элитные солдаты, полицейские, творцы мыслей и манипуляторы разумом будут тихо участвовать в этом представлении, пока не станут свидетелями конвульсий строя» (92). Такой вывод требовал большого мужества мысли от Хаксли, и оно у него действительно имелось. Реальная возможность вырождения демократии в свою прямую противоположность при сохранении всех нынешних её ритуалов и атрибутов – вот главное предостережение писателя-мыслителя представителям своего и следующих за ним поколений.

Олдос Хаксли – человек, идентифицирующий себя с западной демократией, – не мог смириться с реальными угрозами самому её существованию. Его ответ на обрисованные в трактате вызовы времени – «обучение свободе». Основой обучения свободе являются «факты» и «ценности». Поскольку это так, обучение такого рода предстаёт процессом двусторонним, амбивалентным: с одной стороны, оно заключается в «обнажении» подлинных фактов и утверждении истинных, демократических ценностей; с другой – в «борьбе с теми, кто по каким-либо причинам предпочитает игнорировать факты или отрицать ценности» (79).

Если попытаться эксплицировать, развернуть выдвинутую О. Хаксли программу обучения свободе, то она предстанет в виде следующих тезисов-требований.

1). Люди, приверженные демократическим принципам, обязаны деятельно утверждать названные выше ценности (индивидуальной свободы, личной инициативы и т. д.), всемерно развивая в себе «волю к самоуправлению» — основу основ демократического устройства общества.

2). В качестве противовеса всевластию Большого Бизнеса и Большого Правительства должны создаваться и развиваться также «добровольно сотрудничающие группы, которые могут функционировать вне бюрократических систем…» (95) – т. е. самоуправляющиеся ячейки «гражданского общества».

3). Необходимо развернуть борьбу против тех, кто сознательно искажает факты и фальсифицирует ценности. Возможно, следует ввести «превентивное законодательство, лишающее законной силы торговлю психологическими рабами; статут, защищающий разумы от неразборчивых в средствах поставщиков отравляющей пропаганды…» (91).

4). Приверженцы демократии обязаны подумать о безвинных жертвах иррациональной пропаганды и манипулирования разумом – их Хаксли называет «взятой в плен аудиторией», «психологическими пленниками». Особенность манипулятивного воздействия такова, что жертва не осознаёт своего пленения, своего рабства, она искренне считает себя свободной. Те, кому со стороны видна такая порабощённость, должны сделать максимум возможного для того, чтобы устранить пелену с глаз одурманенных, вернуть их на почву твёрдо установленных фактов.

5). Наконец, возникла настоятельная необходимость защитить подлинные ценности от эрозии, от подмены истинных ценностей их суррогатами. Консьюмеризм, примитивный гедонизм и эвдемонизм – это всего лишь сниженные, вульгаризованные дубликаты тех высоких идей и идеалов, которые столетиями вдохновляли западного человека. Увы, разница между подлинником и подделкой, высоким и низким для многих стёрлась, стала неразличимой. Если экстраполировать в будущее современные (50-х годов XX века) исследования взглядов молодёжи США, то окажется, что «многие хорошо накормленные молодые зрители телевидения при наиболее мощных мировых демократиях будут абсолютно индифферентны