Через два дня появились британская и французская ноты, где тоже говорилось об освободительной войне, но ничего — о ее целях, отказе от аннексий и контрибуций. Более того, когда английские и французские социалисты поставили вопрос об этом в своих парламентах, их прокатили с огромным перевесом голосов, подтвердив стремление получить территориальные компенсации и репарации за нанесенный Германией и ее союзниками ущерб[1506]. Советские круги и социалистическая пресса были в ярости. Церетели, Чернов и Скобелев в течение нескольких часов читали лекцию о международном положении Бьюкенену, который убеждал их в добрых намерениях своего правительства и в том, что только успешное наступление на фронте способно привести к справедливому миру.

А Ленин последовательно гнул свою линию: «Нам приписывают нелепый взгляд, будто бы мы хотим сепаратного мира… Войну, которую ведут капиталисты всех стран, нельзя кончить без рабочей революции против этих капиталистов… Рабочая революция растет во всем мире. Конечно, в других странах она труднее. Там нет таких полоумных, как Николай с Распутиным. Там лучшие люди своего класса во главе управления»[1507].

В Петрограде были бы еще больше возмущены, если бы узнали, что союзники в это время вели переговоры о мире с Австро-Венгрией, отрицая такое право за Россией. «Планам сепаратного мира не суждено было осуществиться в основном из-за несогласия Италии отказаться от своих притязаний на определенную территорию, которую ей обещали в качестве вознаграждения за вхождение в число воюющих стран; но тем не менее это подтверждает тот факт, что интересы России свободно обсуждались и в конечном итоге сбрасывались со счетов без ведома Временного правительства. Союзники намеревались поставить Россию перед свершившимся фактом»[1508].

А пока они прилагали все усилия, чтобы Петроград как можно более энергично продолжал боевые действия. Делегации союзников продолжали свою кипучую деятельность, и к ним присоединялись все новые. Миссия английских и французских социалистов в мае посетила Западный фронт. Им еще командовал Гурко, поделившийся впечатлениями: «В то время армия переживала острый кризис, вызванный революционными преобразованиями. Представители наших союзников не могли не заметить прискорбных результатов этого процесса. В итоге они уехали в Петроград в крайне подавленном настроении. Трудно вообразить, как мы изумились, узнав со временем из иностранной печати, что эти люди… о русской армии говорили как о полностью боеспособных войсках, преисполненных боевого духа и революционного патриотизма»[1509].

В разгар агитационной кампании за наступление в Россию прибыли американские миссии. Вильямс, который «варился» в американской колонии в Петрограде, утверждал: «Все миссии и комиссии, официальные и полуофициальные, которые сюда приезжают, имеют определенную политическую цель: удержать Россию в войне»[1510]. Состав основной официальной делегации, если учесть, что речь шла о поездке в революционную страну, был весьма странным. Ее возглавил семидесятилетний ультраконсервативный экс-сенатор от Нью-Йорка Элих Рут. Членами делегации были преуспевающие предприниматели Чарльз Р. Крейн и Сайрус Маккормик, нью-йоркский банкир Сайрус Бертон, лидер Христианской ассоциации молодежи Джон Морт, престарелый вице-президент Американской конфедерации труда (АФТ) Джеймс Дункан, левый публицист Чарльз Эдвард Рассел, начальник Генштаба генерал Хью Скотт и специалист по морской артиллерии Джеймс Гленнон. Все они были страстными сторонниками войны.

Эта специальная миссия 5 мая покинула Вашингтон, откуда на поезде — в Сиэтл, оттуда на крейсере — во Владивосток. Там городские власти поскорее посадили их на царский поезд, который еще десять дней шел до Петрограда, с остановками и митингами на крупных станциях. 31 мая делегация прибыла в столицу, где была размещена в Зимнем дворце[1511]. Пошли официальные приемы и конференции, что, собственно, и стало основным занятием американцев. Аудитории были внимательными, но сдержанными, весьма насмешливо реагировавшими, скажем, на заявления из уст крупных бизнесменов об отсутствии в США классовых различий.

Рассел записал в дневник 8 (21) июня, что «если у этой миссии есть какая-либо иная задача, помимо стремления приятно выглядеть и обильно есть, то пока еще она не проявилась». Гленнон посетил флот на Балтике и Черном море, Скотт съездил на фронт, посетил Румынию[1512]. Половцов был почти без ума от Скотта: «милейший и серьезнейший человек». Но отмечал и его ограниченную способность оценить положение в России: «Скотт вообще оптимист и уверяет, на основании опыта американских демократических движений, что скоро все в России придет в порядок. Удивительно, до какой степени иностранцы упускают природную любовь всякого русского человека именно к беспорядку»[1513].

Левая пресса допустила ряд резких выпадов против «американских милитаристов и капиталистов». Проправительственные издания поместили несколько речей Рута, которые особого внимания не привлекли из-за их банальности. Только Дункан и Рассел пытались переговорить с руководством Петросовета, но их воинственный дух не встретил там бурной поддержки. Посольство США в Петрограде отношений с Советом не поддерживало никаких, признавая только Временное правительство. С большевиками никто встречаться не захотел, о них американцам было известно только то, что они немецкие шпионы. Скотт в разговоре с Керенским предлагал «казнить около сотни таких германских агитаторов, как Ленин и Троцкий, или по меньшей мере выслать их». Керенский не согласился, чем только подтвердил убеждение генерала, что «радикализм опасно преобладает в правительстве».

По итогам своего пребывания в Петрограде Рут направил в адрес Государственного департамента США одно предложение: развернуть в России широкую пропагандистскую кампанию, на которую требовал немедленно выделить 100 тысяч долларов, а всего — 5 млн. Он охарактеризовал русских как «школьный класс, состоящий из ста семидесяти миллионов человек, которые только начинают учиться быть свободными… Им нужно поставлять обучающие материалы, которые применяются в детском саду. Они простодушные, добрые, хорошие люди, но с помраченным и ослепленным рассудком». Один из российских собеседников назвал отношение к нам американской делегации «во многом похожим на отношение миссионеров, снисходивших до племени погрязших в невежестве дикарей на каком-нибудь острове в Тихом океане».