общества. Они более разумны, спокойны, чем сорвавшиеся с катушек и чувствующие себя опоздавшими к какому-то невиданному празднику (а вот кстати, к какому?) страны бывшей Восточной Европы, Прибалтика, Украина, мы – с некоторыми оговорками… Но от века одержимости ни Англии, ни Японии не укрыться на своих островах: они сами творцы современного миропорядка, и им придется заплатить за это. Заплатить придется в равной мере всем. О какой расплате я говорю? Это может быть война, когда оставшиеся в живых позавидуют мертвым. Но это может быть и какой-то природный катаклизм. Катастрофа… В какой-то момент Земле может захотеться избавиться от человечества. В общем, только дурак теперь не видит, что каждый год у нас – аномальный, каждый год случаются страшные по разрушительным последствиям природные явления, уносящие уже десятки, сотни тысяч жизней; что все больше детей, с детства больных неизлечимыми болезнями… Только дуракам невдомек, что виновник и творец всех этих гибельных явлений – человек. Причем речь может идти не только об экологии, но и о каком-то очень черном, загрязненном духовном поле человечества: об этом знали древние Веды, об этом писал В.В. Налимов, об этом прямо говорит святитель Лука Войно-Ясенецкий: вся земная жизнь, животные, растения, человек, его мысли и чувства – все это связанные друг с другом (и с космосом), проникающие друг в друга и взаимно обусловленные поля. И может случиться так, что в самом конце людям не друг с другом, а с Землей надо будет договариваться, чтобы она их не уничтожила, как когда-то динозавров и много другой интересной живности… И вот тогда потребуются совсем другие аргументы, нежели в современной политике, совсем другие мысли, другие чувства, другие дела…

И еще одно уточнение: вы спрашиваете-утверждаете, что было мне неуютно в Дагестане от радикального исламизма. Но! С радикальным исламизмом я нигде в Дагестане не сталкивался. Я был в Согратле, в Гунибе, в Кубачах, в других аулах, где люди после крушения Союза вернулись к традиционному исламу, исламу по шариату, в котором они – это важно – ищут убежища от мира одержимости, которого они, горцы, никогда не знали, и который теперь ломится к ним со всех сторон. И они даже находят для себя в этом убежище. Да, мне хотелось бы, чтобы они смотрели на мир шире – как суфии, как исмаилиты. Но у них получается пока только так. А то, что я сорвался и заспешил в Москву – на это есть свои причины. В книге об этом написано: слишком многое взял на себя, слишком многое на меня свалилось – ну, я не выдержал и уехал. Но это моя проблема, а не этих людей. Мне среди них совсем не было неуютно. Мне среди них было хорошо.

А вот где мне бывало плохо по-настоящему – так это в «нормальном» Азербайджане, и отнюдь не потому, что туда не въедешь с армянской визой. А потому, что современный Азербайджан, по крайней мере, Баку – это и есть царство одержимости. Я его, может быть, в первый раз там и увидел (Москва, конечно, еще хуже, но надо было, чтобы глаза где-то на свежей натуре открылись). Я написал, как эта одержимость ломает и выплевывает «неподходящих» людей. Какое отвратительное подобострастие и чинопочитание она порождает… Конечно, там есть люди – и я их нашел – которых я могу назвать собратьями моими по духу. Но на всем Каспийском пространстве тяжелее всего – без всякого преувеличения – мне было в Азербайджане. Хотя это (со многими оговорками, но все же) наиболее процветающая, наиболее «европейская» и светская страна из всех, в которых я был. В некоторых провинциальных уголках еще патриархальная, милая, но, увы, целиком обреченная к переформатированию в «одержимость». Так что мир раскрывается, как цветок, отменяет границы и визы – а час «схлопывания» венериной мухоловки все ближе…

Радикализируя, можно вспомнить Чорана: «чтобы положить конец распространению такого аномального животного, как человек, хороши все средства, и люди все больше ощущают необходимость и потребность заменить естественные бедствия еще более эффективными искусственными»… У Японии, конечно, давно проблемы, а более корректным примером тут может быть Китай, который с древности очень умело сочетает новые веяния с традиционным укладом, поглощает и обращает себе во благо все новое. Япония тоже прекрасно все заимствует, но иногда готова подчинить себя этому новому и – не самому лучшему новому… Говоря же о прогнозах-предсказаниях, можно вспомнить «Доски судьбы» Хлебникова. Почти через все ваши книги проходят три человека – Хлебников, Платонов и Махно. Всех троих что-то, возможно, для вас на каком-то глубинном уровне объединяет – первопроходство, разрыв шаблонов, прорыв в радикальное новое?

Ответ требует уточнения. Махно – это герой моей молодости. В 1990-м я начал писать о нем книгу: «Тачанки с юга. Художественное исследование махновского движения». По содержанию, по смыслу, это был мой расчет с коммунизмом – по-писательски довольно жесткий. С Лениным, с Троцким, со всей этой сволочью. Но я потом к этому никогда не возвращался. Ни к «расчетам» с большевизмом, ни к фигуре самого Махно. Хотя он, конечно – воин запредельности. Один из абсолютно гениальных командиров эпохи гражданской войны. Но тут все в прошлом и все, в общем, ясно. Поэтому и не слишком интересно. И о Махно я потом нигде не упоминал. Но так и остался «специалистом по Махно». Я его оставил, а он меня – нет. И многие, как и вы, считают, что я постоянно с ним.

Правда, я почему-то очень хорошо помню эту книгу: это была первая большая работа и чтобы установить правду о махновщине, мне потребовалось завести картотеку сотни в полторы-две карточек и день за днем заполнять ее, отвечая себе на вопрос: а что именно происходило с февраля 1919 года, когда бригада Махно в составе 2-й Украинской армии начала бои с белыми на линии Волноваха – Мариуполь, до 28 августа 1921-го, когда остатки банды Махно переправились через Днестр на румынскую сторону. Книжка вышла, можно сказать, по знакомству в ныне уже не существующем издательстве «Март», но распространение ее было полностью провалено.

Я не видел, чтобы она где-то, кроме самого издательства, продавалась. Надо было ее спасать. Поэтому когда в 2008 году издательство «Молодая гвардия» предложило мне немножко ее доработать и издать в серии ЖЗЛ, я согласился. К тому времени уже был издан и даже переведен во Франции «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий», да и для «Каспийской книги» многое было написано. Так что меня занимали уже совсем другие вопросы… Но первая книга – как первая любовь, она