Его рубашка была вся в пятнах и разорвана на лоскуты, внутренняя поверхность воротника была почти черной, полумесяцы высохшего пота темнели под мышками. Несмотря на ноябрь, на нем не было пиджака. Его брюки были, пожалуй, еще больше порваны, чем рубашка. Низ брюк на одной ноге напрочь отсутствовал, чем выставлял напоказ голую и невероятно грязную ногу. Другая брючина на голени была разрезана или, что, скорее всего, разорвана. Вся одежда с одной стороны тела — на плече и ноге — была сильно покрыта запекшейся кровью. Но больше всего миссис Траск взволновало изможденное и пустое лицо мужчины. Его волосы прилипли к его голове, как тюбетейка. Земля, грязь, кровь и пыль покрывали его тело настолько плотно, что ей было трудно распознать цвет его кожи. Его борода представляла собой запутанное крысиное гнездо и заканчивалась несколькими торчащими клоками. А его глаза напоминали два глубоко посаженных тлеющих уголька — настолько впалые, что попросту терялись в пурпурно-черных впадинах его глазниц.

Она уже схватилась за дверь и собиралась закрыть ее, когда поняла, что призрак, стоящим перед ней, был Проктором.

— Мистер Проктор! Боже мой! — воскликнула она, широко распахивая дверь. — Что с вами случилось?

Он сделал один нетвердый шаг, затем другой, и, в конце концом, рухнул на колени.

Тут же миссис Траск тоже присела рядом с ним, помогая ему снова подняться на ноги. Суда по всему, он исчерпал все свои силы.

— Что случилось? — повторила она, ведя его через столовую. — Где вы были?

— Это долгая история, — его голос звучал тихо, едва громче шепота. — Не могли бы вы помочь мне добраться до моей комнаты? Мне нужно прилечь.

— Конечно. Я принесу вам немного бульона.

— Констанс… — пробормотал он.

— Ее здесь нет. Я не знаю, куда она ушла, но думаю, что лейтенант д'Агоста сможет помочь это выяснить. Вы должны спросить его.

— Я спрошу.

— Но у меня есть замечательные новости. Или может быть, вы уже знаете? Мистер Пендергаст жив. В конце концов, он не утонул. Насколько я поняла, примерно неделю назад он ненадолго вернулся сюда, а затем снова ушел.

На несколько мгновений его потухший взгляд засветился.

— Хорошо. Это хорошо. Завтра я позвоню лейтенанту д'Агосте.

Они уже находились на середине приемного зала, когда Проктор внезапно остановился.

— Миссис, Траск?

— Да?

— Я думаю, что отдохну прямо здесь, если вы не против.

— Но позвольте мне хотя бы довести вас до дивана в библиотеке, где вам будет…

Но она даже не успела договорить, потому что Проктор ослабил хватку и медленно соскользнул на холодный мраморный пол, тут же погрузившись в глубокий обморок.

Одна неделя спустя.

3 декабря

Пендергаст отложил толстый фолиант, который читал — блестящий Дуглас Хофштадтер[842] и его местами заумные «Гёдель, Эшер, Бах» — и взглянул на Констанс Грин. Она сидела напротив него с вытянутыми ногами и со скрещенными лодыжками, лежащими на кожаной скамеечке для ног, попивая чай «Меланж Эдиар»[843] с молоком и сахаром, и смотрела на огонь в камине.

— Ты знаешь, что я только что понял, Констанс? — спросил он.

Она оглянула на него и приподняла брови в немом вопросе.

— В последний раз, когда мы вместе сидели в этой комнате, нас посетил Персиваль Лейк.

— Ты прав. И это, как говорится целая история, — и она вернулась к чаепитию и созерцанию огня.

Миссис Траск и Проктор тихо прошли через дверь библиотеки. Экономка уже давно оправилась от потрясения и была просто рада, что вся семья снова в сборе. Проктор тоже был похож на старую стоическую версию самого себя, и единственным оставшимся признаком, указывающим на перенесенные им испытания, стала небольшая хромота — как он объяснил, результат укуса льва и затяжного перехода почти в двести миль[844] по нехоженой пустыне.

— Простите, сэр, — обратилась миссис Траск к Пендергасту, — но я просто хотела узнать, можем ли мы что-нибудь сделать для вас, прежде чем отправимся ужинать.

— Ничего, спасибо, — сказал Пендергаст. — Если только ты чего-нибудь желаешь, Констанс?

— Нет, мне ничего не надо, спасибо, — последовал ответ.

Миссис Траск улыбнулась, слегка поклонилась и направилась к выходу. Проктор, как всегда, молчаливый, просто кивнул и тоже отправился на кухню вслед за ней. Пендергаст взял книгу и сделал вид, что возобновил чтение, тайком продолжая наблюдать за Констанс.

Она провела последнюю неделю в частной клинике Флориды, восстанавливаясь от ранений, которые получила в схватке с Флавией, и сегодня была ее первая ночь в особняке на Риверсайд-Драйв. На протяжении недели они говорили довольно много. И хотя каждый из них подробно рассказал свою историю о том, как они провели последний месяц, и все затянувшиеся недопонимания были сейчас полностью разъяснены, похоже, Констанс так и не пришла в себя до конца. По правде говоря, она не была похожа на саму себя, насколько мог судить Пендергаст: с тех самых пор как покинула Халсион, она вела себя не так, как обычно. Весь вечер она казалась обеспокоенной и задумчивой: то начинала играть пьесу на клавесине и бросала в самый разгар пассажа, то она брала книгу стихов и читала ее, но за полчаса, так и не переворачивала ни одной страницы.

Наконец, он опустил книгу и обратился к ней:

— Что тебя беспокоит, Констанс?

Она взглянула на него.

— Меня ничто не беспокоит. Я в порядке.

— Подойди. Я знаю, когда ты не в духе. Это из-за того, что я что-то сказал или сделал — или не сделал?

Она покачала головой.

— Мне нет прощения за то, что я оставила тебя беззащитного там, в Эксмуте.

— Ты ничем не могла помочь. Ты сама почти утонула. К тому же, как ты знаешь, мне удалось — как бы это сказать? — развлечься в твое отсутствие.

Пендергаст вздрогнул от воспоминаний. Через минуту Констанс устроилась в кресле.

— Дело в Диогене.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не могу перестать думать о нем. Где он сейчас? В каком он настроении? Будет ли он искать добро в этой жизни или окажется рецидивистом?

— Я боюсь, что это покажет только время. Надеюсь, ради нашего же блага, речь пойдет о первом варианте — я дал Говарду Лонгстриту на этот счет свое слово.

Констанс подняла чашку чая, а затем снова поставила ее, так и не притронувшись.

— Я ненавидела