В комнату заглянул Дюк:

– Майк? Ты наблюдаешь, что творится снаружи? У гостиницы собирается толпа.

– Я знаю, – кивнул Майк. – Скажи остальным, что ждание еще не преполнилось. – Он снова повернулся к Джубалу. – «Ты еси Бог». Это не благая весть, вселяющая радость и надежду. Это вызов – бесстрашное, безоговорочное принятие личной ответственности за все. Но мне редко удается донести эту мысль до людей. Очень немногие – только те, кто сейчас здесь, с нами, – сумели понять меня, приняли как сладкое, так и горькое, испили его до дна, грокнули. Другие – сотни и тысячи других – либо упорно воспринимали безжалостную истину, что Они суть Бог, как некий приз без соревнования, «обращение», либо столь же упорно ее игнорировали. Что бы я ни говорил, эти последние продолжали считать Бога чем-то внеположным себе. Кем-то таким, кто страстно мечтает прижать к своей груди каждого ленивого тупицу, дать ему покой и блаженство. Они не хотели, а может, и не могли уяснить себе, что никто ничего за них не сделает, что им придется самим прилагать усилия – и что все их беды и невзгоды суть дело их собственных рук.

Майк безнадежно покачал головой:

– Число моих неудач настолько превосходит число успехов, что поневоле возникает вопрос, а не покажет ли гроканье во всей полноте, что я встал на ложный путь – что эта раса должна быть разобщенной, что люди должны ненавидеть друг друга, быть несчастными, постоянно воевать, и не только с другими людьми, но и с самими собой, для того чтобы удалять из своих рядов слабейших, без чего не может существовать ни одна раса. Ответь мне на этот вопрос, Отец. Ты должен мне сказать.

– Майк, да какого хрена ты уверовал в мою непогрешимость!

– Возможно, ты в чем-то и ошибаешься. Но до сих пор ты отвечал на все мои вопросы – и каждый раз гроканье в полноте показывало, что ты говорил верно.

– Кой черт, я совсем не хочу, чтобы ты меня обожествлял! Но я, сынок, вижу одно важное обстоятельство. Ты упорно убеждаешь всех и каждого не спешить – «ждание преполнит», так это у тебя называется.

– Да, это правда.

– А теперь ты нарушаешь свое собственное правило. Ты чуть-чуть подождал – если по марсианским меркам, то прошло совсем пустячное время, – и тут же готов выбросить полотенце на ринг. Ты доказал, что твоя система работает для маленькой группы – я с радостью это засвидетельствую, потому что никогда еще не видел таких счастливых, здоровых, веселых людей. Если учесть, как мало времени ты потратил, этого более чем достаточно. Вот когда у тебя будет народу раз этак в тысячу больше, и все они будут трудиться, все будут счастливы, и ни в ком не будет ни капли ревности – вот тогда приходи. И мы поболтаем. По-моему, это честно.

– Ты говоришь правильно, Отец.

– Я еще не кончил. Ты тут дергаешься, что девяносто девять из ста срывались с твоего крючка, спешишь сделать вывод, что люди не могут существовать без своих теперешних пороков, что это такая прополка, иначе грядка зарастет сорняками. Но кой черт, ты же сам занимался прополкой – точнее говоря, ее осуществляли те самые олухи, не прислушиваясь к твоим словам. Ты собирался упразднить деньги и собственность?

– Нет, ни в коем случае! Внутри Гнезда они нам не нужны, однако…

– Как и в любой дружной семье. Но снаружи они нужны всем, чтобы строить отношения с другими людьми. И наши братья отнюдь не витают в облаках – Сэм говорил мне, что они стали страсть какими ухватистыми по части денег. Это правда?

– Да, да. Если ты грокаешь, делать деньги проще простого.

– Похоже, ты добавил новую заповедь блаженства: «Блаженны богатые духом, ибо они зашибут деньгу». Ну а как отличаются наши братья в других областях? Лучше или хуже среднего?

– Лучше, конечно же лучше. Понимаешь, Джубал, у нас ведь не вера, а метод эффективного осуществления любых действий.

– Вот ты и ответил на свой вопрос. Если все, сказанное тобою, верно, – ты заметь, я ни о чем не сужу, я просто спрашиваю, а ты отвечаешь, – то конкуренция не то что не устраняется, а принимает невиданную прежде остроту. Если хоть одна десятая процента населения способна воспринять благую весть, тебе всего-то и нужно, что показать им, – и через сколько-то там поколений глупые благополучно вымрут, а твои последователи наследуют Землю. И тогда – через тысячу или там десять тысяч лет – будет самое время погнать их на какое-нибудь новое препятствие, чтобы не обленились. И ты не падай духом, что пока что тебе удалось слепить всего лишь крошечную горстку ангелов. Я никак не ожидал, что у тебя хоть с кем-то получится. Я думал, что все это твое священничество – беспросветная глупость.

Майк вздохнул и улыбнулся:

– Я уже начинал бояться, что… я беспокоился, не подвел ли я своих братьев.

– Мне до сих пор жаль, что ты не назвал свою церковь как-нибудь повеселее – ну, скажем, «Церковь Всех Коров» или «Церковь Будь Здоров». Но не в названии дело. Если у тебя есть истина, ты можешь ее продемонстрировать. Показать людям. Разговоры не доказывают ровно ничего.

Человек с Марса встал:

– Вот теперь, Отец, ты мне все объяснил. Я готов им показать, прямо сейчас – я грокаю во всей полноте. – Он повернулся к двери. – Да, Пэтти, слышу. Ждание закончилось.

37

Насколько мог судить Джубал, в этой комнате собралось все Гнездо. На экране огромного стереовизора была площадка перед входом в гостиницу; немногочисленные полицейские без особого успеха сдерживали густую, распаленную толпу. Лицо Майка светилось спокойной, умиротворенной радостью.

– Они пришли. Теперь наступила полнота.

Ликующее предвкушение, еще вчера замеченное Джубалом, достигло почти невыносимой остроты, хотя никто из братьев не выказывал внешних признаков возбуждения.

– Да, милый, – кивнула Джилл, – лохов собралось немерено.

– Самое время для чеса, – добавила Пэтти.

– Для такого случая я, пожалуй, переоденусь, – заметил Майк. – Пэтти, в этой ночлежке есть что-нибудь из моего тряпья?

– Сейчас, Майк.

– Сынок, – встревожился Джубал, – эти люди кажутся мне опасными. Ты уверен, что сейчас подходящий момент для общения с ними?

– Конечно, – улыбнулся Майк. – Они пришли посмотреть на меня, и сейчас я к ним выйду. – Тем временем доставленная Пэтти одежда сама собой на него одевалась; несколько женщин пытались поучаствовать в процессе, однако их помощь была явно излишней. – Эта профессия налагает определенные обязанности: артист должен выходить на всеобщее обозрение, демонстрировать публике, на что он способен. Грокаешь? Лохи его ждут.

– Успокойся, начальник, – сказал Дюк, – Майк знает, что делает.

– Ну… толпа штука капризная, я ее всегда опасался.

– Эта толпа состоит по преимуществу из любителей поглядеть на что-нибудь необычное, да таких и всегда большинство. Конечно, тут есть сколько-то там фостеритов и прочих, у кого на Майка зуб, – но он совладает с любой толпой. Верно, Майк?