что правды не узнать. Да и, понимаешь же, что достаточно оставить одного нанобота-репликатора, чтобы за пару мгновений восстановить всю популяцию, а иногда и перестараться с ростом популяции… Я уже такое видел. Ты, наверное, тоже.

Ник нахмурилась:

— И тогда я взорвусь, как воздушный шарик. Брр… Я-то годами гадала, что за странное заклинание применяли некоторые маги, чтобы не попасть живым в плен вампирам или в лапы нежити, а это, оказывается, проделки репликаторов.

Ворота Холма были все ближе и ближе, пугая, и Ник не удержалась, потакая своим страхам:

— Лин… Какова вероятность того, что ты не пойдешь в Холм по моей просьбе?

Тот напрягся и уточнил:

— Ты уверена, что хочешь знать ответ? Я же не спрашиваю тебя о том же самом…

Она вздохнула:

— Со мной всегда так сложно, да? Не отговорить, если что-то втемяшилось?

Лин просто прижал её к себе и зашептал куда-то в волосы:

— Ники, со всеми сложно. Я тоже не подарок, я не могу тебя отпустить одну. Просто не могу… И еще… Если что-то случится со мной — уходи одна, не задумываясь. Просто бросай меня — я выкручусь.

— Лин… А ведь ты сам так не поступишь со мной. Ты не бросишь. Почему я должна бросить тебя?

Он ответил просто:

— Потому что цель — ты, а не я. Только поэтому. Хотя хочется надеяться, что это не ловушка, что лорды умеют держать слово или хотя бы помнят уроки генерала Брендона Джонса.

Ник еле слышно сказала Лину в грудь:

— Я не уйду без тебя. Ты мне нужен. Я люблю тебя. Я не уйду без тебя. И я тоже надеюсь, что это не ловушка. Только понимаю, что тогда бы О Ханыль встречал нас на пороге Холма, предлагая прогуляться, чтобы развеять страхи.

— Может, он просто пленник? И не может этого себе позволить.

Ник вздохнула и признала:

— Мы идем в ловушку. Я идиотка, которая не может отказаться от своего прошлого. Может… — она отпрянула в сторону и, закрыв глаза, прошептала: — ну его, прошлое?

— Ты всегда потом будешь мучиться вопросами — что ты не узнала, не рискнув. Нас страхуют, Ники. Все будет хорошо.

Ник открыла глаза:

— Хорошо… Тогда… Удачи нам?

— Удачи, — серьезно сказал Лин, доставая интерфон и отправляя сообщение. — Это я Брендону сообщаю, что мы входим.

Они вошли… И Ник тут же вздрогнула — внутри Холм не был пока настолько иным, чтобы поражать. Нет, вздрогнула и сбилась с шага Ник не из-за инаковости Холма, она чуть не упала из-за того, что экран радостно сообщил об устойчивом сигнале нейронета и тут же подключил его в гостевом режиме. И если раньше Ник казалось, что экран ей мешает, то сейчас она поняла — насколько она заблуждалась раньше.

Визитки, рекламки, настойчиво сообщавшие о программе праздника, куча раздражающих входящих по элтелу, трехмерная карта Холма, что-то еще… Но самое главное… Это сам нейронет. Он гудел в голове разными голосами, сливающимися в общий восхищенный праздником хор. Единый гул роя. Общий голос на всех. Общее сознание Холма. Лорды и леди никогда не лгали не потому, что настолько высокоразвиты, что ложь им противна. Они не лгали, потому что в условиях телепатического роя лгать невозможно — все твои мысли, все твои знания, все твои желания и прочее — как на ладони перед всем роем. И рой всегда прав. Общность не может ошибаться, в отличие от индивидуума. Ник сглотнула — сколько бы тут не было лордов и леди, они все думали, как один. Вспомнились слова Мигеля о ненависти лордов к Брендону — он просто не знал о рое. Если ненавидит один, то ненавидят все. Они все тут, как пчелы, подчиняющиеся королеве. Или как зомби — рой решает все за тебя, рой исправляет твои мысли, если ты не прав. Стало понятно, что Закат еще ничего, когда вырывается из роя…

Откуда-то издалека раздался встревоженный голос Лина:

— Ники? Все хорошо?

— Наверное, — неуверенно сказала она. Рой поражал, отключиться от него не получалось. Игнорировать чужие эмоции, кипящие из-за праздника, Ник не могла, как ни старалась. Отрешиться от чужого влияния было невозможно.

Лин просто подхватил её на руки и куда-то понес:

— Я знаю, что ты не любишь работать с виртэкраном, но придется смириться — это не доспех, тут забрало не откинешь.

Ник замотала головой, пытаясь вынырнуть из виртуальной реальности в настоящую:

— У тебя тоже, да?! — она, забывая о гуле радостного роя, принялась копаться в настройках, отыскивая Лина. И нашла… Тоже помеченный, как гость, он был рядом, он был доступен для вызова…

Ник не раздумывала ни минуты — от Лина ей нечего было скрывать. Она тут же скинула ему то, что давно хотела показать — фотографии малыша, еще странного, с дикими пропорциями (хотя что она понимает в детях?) и отчаянно похожего на Лина — не узнать этот окрас шерсти крайне сложно. Лигры уникальны в этом плане.

Это было… Странно. Чувствовать его удивление. Его тепло — не тепло тела, а внутреннее, душевное тепло. Его затаенные страхи, его фантазии, его ожидания. Ощущать всего его разом — от прикосновений рук до малейших эмоций и воспоминаний. От восхищения в зоне до желания придавить за самоволие. Да-да-да, даже ему трудно её выносить… От страха, что её не удержать, до желания сжимать кулаки и уговаривать себя, останавливая от глупостей: не моя, не моя, не моя… От такой нужной фразы: «Он все равно был бы моим ребенком», — до дикой боли в груди — её больше нет. От желания защитить её от всего мира, оградить, посадить дома, чтобы никогда больше не волноваться за неё, чтобы не болело сердце, чтобы не кипели мысли, до абсолютно простого понимания — у него никогда не будет такого права. Ни у кого нет таких прав. Он никогда бы не хотел, чтобы его посадили на цепь, хоть и собранную из желанного дома-ребенка-любви, значит, и он никогда не посадит её на цепь, пусть все и твердят, что женщины созданы для уюта и дома.

Она в ответ тут же бросилась доказывать, что никогда… Никогда… Ни при каких условиях не бросит его ради неизведанного мира и работы. Она всегда будет возвращаться, он нужен ей, она не может без него. Без него дорога уныла и тяжела. И никогда он не должен сомневаться в ней — она вернется, потому что только он может подарить ей мир… А потом связь оборвалась красной надписью «В доступе отказано!», выбрасывая