Вместе с тем в христианском мире почитают жившую в VIII веке монахиню — святую Вальбургу (Вальпургу) Хайденхаймскую[388]. Она известна как покровительница моряков, крестьян, больных и рожениц. Святая Вальбурга сотворила много чудес, включая умиротворение взбесившихся собак. Встречаются её изображения с псом — символом проводника в мир мёртвых и с треугольным зеркалом, помогающим заглянуть и в будущее, и за черту смерти. В последнее воскресенье апреля празднуется перенесение мощей святой Вальбурги.

Ночь с 30 апреля на 1 мая также привлекает внимание астрологов. Они полагают, что сочетание Меркурия и Венеры в Овне устанавливает связь с прошлым. Эта связь активизируется с помощью Платона, покровителя мёртвых. В эту ночь настежь открываются двери в иной мир и нет никаких препятствий для установления контактов с душами мёртвых.

В нынешние дни Вальпургиева ночь во многих странах Европы воспринимается как развлекательный праздник, посвящённый пришедшей весне. Как и в старые времена, люди жгут костры, проводят карнавальные шествия и принимают участие в разнообразных игрищах.

И наконец, вспомню трагедию Иоганна Вольфганга Гёте «Фауст».

Максим Кантор в своей выдающейся книге «Учебник рисования» для эпохи Просвещения не случайно нашёл убедительный и точный образ Вальпургиевой ночи: «То было время, когда телесные прихоти возвели в ранг духовных дерзаний, а либеральные умы это поощряли — в пику христианской догматике эпоха Возрождения оправдала язычество XX века. То было время нескончаемой Вальпургиевой ночи, воспетой лучшими умами, время “Исповеди” природолюбивого Руссо, “Орлеанской девственницы”, “Войны богов”, розовых будуаров Буше, сентиментальной похоти Ватто. Эпоха Просвещения не вызвала к жизни третье сословие, как обыкновенно говорят, нет, она поступила проще: всех произвела в третье сословие. Журден потому и может притвориться дворянином, что дворяне давно стали Журденами — а этикету обучиться несложно»6.

С Вальпургиевой ночью я в меру своих сил, кажется, разобрался. Впрочем, чуть было не забыл ещё об одном празднике, которого с нетерпением ждёт как персонал психиатрической лечебницы, так и её пациенты. Это 1 мая — День солидарности трудящихся всех стран. Он в наше время отмечается как День весны и труда. В 1985 году в этот день также не работали, шумно отмечали за праздничным столом эту международную дату. Об этом празднике, как и о подобных ему, Венедикт Ерофеев выразился прямо и без всякого стеснения словами пророка Исайи: «Праздники ваши ненавидит душа моя»7.

Второе название пьесы Венедикта Ерофеева «Шаги Командора». Смысловая связь Вальпургиевой ночи и истории Дон Жуана и Командора понятна. Одно впаяно в другое инфернальными страстями и напрямую соприкасается с потусторонним миром. Венедикт Ерофеев обратился к одному из самых распространённых сюжетов в мировой литературе.

Теперь перейду к «Шагам Командора». История о советских Дон Жуане и Командоре не стала бы такой уж головоломкой, как Вальпургиева ночь, если бы не одна загвоздка: сразу не поймёшь, кто в пьесе Венедикта Ерофеева Командор, а кто Дон Жуан. Выбирать приходится между двумя персонажами трагедии: пациентом психбольницы Еуревичем и медбратом Боренькой по кличке Мордоворот. А может быть, существовал ещё кто-то третий? Автор подаёт ситуацию, однозначно описанную в трагедии Александра Сергеевича Пушкина «Каменный гость», немного зашифрованной. В ходе рассмотрения трагедии предложу свой ответ на этот непростой вопрос. Вот что писал в комментариях к этой «маленькой трагедии» известный пушкинист Сергей Михайлович Бонди: «“Каменный гость” посвящён анализу страсти; здесь это — страсть, судьба человека, сделавшего удовлетворение любовной страсти утверждением своей жизни. Образ Дон Гуана у Пушкина не похож на его предшественников в мировой литературе»8.

Образ Дон Гуана у русского поэта очень далёк от полумифического рыцаря Хуана Тенорио, фаворита кастильского короля Педро Жестокого[389].

Этот человек, дуэлянт, распутник и насильник, долго оставался безнаказанным. Причиной тому было то обстоятельство, что в свои любовные и дуэльные похождения он вовлёк кастильского короля. Потому-то он наводил ужас на всю Севилью, в то время как правосудие бездействовало. Однажды Дон Хуан похитил дочь командора ордена Калатавры Дона Гонсало де Ульоа и надругался над ней. В Испании это был первый рыцарский и католический орден, основанный в Кастилии монахами-цистерцианцами в 1157 году. Командор пытался защитить честь дочери, но был убит Хуаном Тенорио то ли во время словесной перепалки, то ли на дуэли. Как водится, в дальнейшем это событие обросло мистическими деталями. С годами его отзвуки перейдут из диминуэндо в крещендо. И возникнет сюжет, в духе сочинений нынешних «готов», тех, кто принадлежит к готической субкультуре, возникшей среди молодёжи 70-х годов прошлого века и до сих пор существующей в Германии.

Вернусь к сюжету фольклорной истории о Дон Хуане. Командора дона Гонсало де Ульоа похоронили в церкви. Проходя после службы мимо его надгробия, Хуан Тенория в насмешку над мёртвым пригласил на ужин его череп. Через некоторое время к нему в дом зашёл некто. Это было очень странное по виду существо, похожее на посланника загробного мира. Хуану Тенорио было объявлено, что череп командора Дона де Гонсало де Ульоа, в свою очередь, приглашает его на трапезу у могилы. Как достоверно известно, фаворит короля не дрогнул и отправился вслед за странным гостем. Ужин с черепом мертвеца для него закончился тем, чего следовало ожидать, — преисподней. Надругательство над миром мёртвых и неверие не проходят безнаказанно для святотатцев и обольстителей — вот основная мораль этой истории. Хочу подчеркнуть: с разворачиванием сюжета о безбожнике и нечестивце судьба обесчещенной девушки уходит куда-то в сторону.

В жизни суд над этим «отморозком» из XIV века свершился не без Божьей помощи, а точнее, не без Божьих служек. Приблизительно в это время король Педро Жестокий был зарезан единокровным братом. Монахи (а скорее всего, рыцари ордена) от имени молодой и красивой девушки назначили Хуану Тенорио свидание в церкви, где был погребён командор Дон Гонсало де Ульоа, и там его убили. Со временем в старую легенду была внесена поправка. Обретший плоть череп заменили статуей. Такое нововведение создавало большую достоверность рассказываемой истории и усиливало зрительное впечатление от состоявшегося возмездия.

Пунктирно прослежу, как развивался миф о вечном обольстителе Дон Жуане, превратившемся под пером великих писателей в литературного героя. Венедикт Ерофеев с его обширной эрудицией опирался при написании своей трагедии не только на одного «Каменного гостя» А. С. Пушкина.

Первая литературная обработка мифа о Хуане Тенорио принадлежит монаху Габриэлю Тельесу[390], известному под именем Тирсо де Молина. Он был последователем великого испанского драматурга Лопе де Веги[391]. Тирсо де Молина скрупулёзно придерживается сюжета легенды. Ведь его драма «Севильский озорник, или Каменный гость» возникла на основе субстрата хроник и народных преданий. В России она известна в переводе Константина Бальмонта. Хуан в трактовке Тирсо де Молины — воплощение порока. Он, не задумываясь, предаёт и с той же лёгкостью обманывает соблазнённых им простодушных женщин, нисколько не заботясь об их чувствах и будущем. Даже мысль об искуплении в нём отсутствует. Под видом своего друга, маркиза, этот негодяй обманным путём оказывается в покоях его невесты, Доны Анны, дочери Командора. На крик Анны о помощи прибегает её отец, которого Дон Хуан убивает и спасается бегством. Вслед за этим преступлением он соблазняет поселянку Анну. Вернувшись в Севилью, Дон Хуан случайно оказывается на кладбище у могилы убитого им Командора. Взяв за бороду Статую, он приглашает Командора на ужин. Статуя Командора является на этот ужин и в качестве ответного шага приглашает Дон Хуана к себе на могилу. После адской трапезы оба проваливаются в преисподнюю. Заключительная сцена происходит во дворце в присутствии короля, который, услышав о преступлениях своего фаворита, велит его казнить. Слуга Дон Хуана сообщает, что Божий суд над его господином уже свершился.