Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А ведь, вероятно, многие его подчиненные считают, что их начальник счастливый человек и что его единственная забота — засадить за решетку побольше преступников.
Не найдя слов для выражения сочувствия (это никогда не удавалось мне), я спросил:
— А эта привычка?.. Когда вы заметили ее?
— Бог знает... Задолго до того, как об этом узнал мой брат. Видимо, много лет назад.
— Некоторые уколы сделаны совсем недавно.
— Сейчас она проходит курс лечения. Вы считаете, что у нее слишком много следов от уколов?
— По-моему, да.
— Герда сторожит ее, как дракон. Каждое утро они вместе ходят в парк. Труди очень любит кормить птиц. Днем Труди спит. К вечеру Герда устает, а меня по вечерам часто не бывает дома.
— Вы думаете, за ней следят?
— Боюсь, что да, хотя не знаю, как это им удается.
— Наверное, через нее они хотят оказать давление на вас?
— Да. Ведь у Труди нет денег, чтобы платить за наркотики. Им невдомек, что я скорее соглашусь на ее медленную смерть, чем скомпрометирую себя. Именно поэтому они и не отступаются.
— Но вы могли бы поместить Труди под круглосуточное наблюдение.
—
—Это можно сделать только официальным путем, а такие официальные просьбы автоматически передаются в органы здравоохранения. Ну, а что потом?
—Только клиника,— согласился я.— Клиника для умственно отсталых детей, а оттуда ей никогда уже не выйти.
— Никогда.
Не найдя никаких других слов кроме «до свидания», я встал и вышел из дома.
Глава 4
Вторую половину дня я провел у себя в номере, просматривая аккуратно подобранные и снабженные перекрестными индексами дела, которые мне передали работники Ван де Граафа. В делах были описаны все случаи, связанные с наркобизнесом, которые произошли в Амстердаме за последние годы. Кроме того, там были материалы по судебным процессам об употреблении наркотиков. Чтение это было весьма полезным и интересным, но, конечно, на любителя. Все, о чем я читал, касалось смертей, деградации, разрушенных семей, сломанных судеб. Много времени ушло на то, чтобы систематизировать перекрестные индексы, но в этих материалах не было стройной системы, и я решил оставить все как есть, тем более что даже у таких опытных людей, как Ван де Грааф и Ван Кльдер, с систематизацией дело обстояло тоже не лучшим образом.
Вечером я спустился в холл, протянул ключ администратору и с удивлением заметил, что прежняя крокодилья улыбка, которой он встречал меня, уступила место почтительному выражению лица. Видно, кто- то посоветовал ему прибегнуть в отношении меня к другой тактике.
— Добрый вечер, мистер Шерман!—его заискивающий голос показался мне еще более неприятный, чем обычно.— Извините меня, пожалуйста, за вчерашнее. Я был так расстроен, что...
— Ерунда! Хватит об этом! Я понимаю, что вы были растеряны и взволнованы.— Мне не хотелось казаться менее вежливым, чем он.
Я посмотрел в окно. На улице, как обычно, шел дождь.
— Погода сейчас самая подходящая для прогулки, мистер Шерман!
— Я не собираюсь на прогулку. Сегодня вечером я пойду в Заандам.
Он поежился.
— Остается вам только посочувствовать.— Очевидно, администратор знал о Заандаме больше меня, особенно если учесть, что это название я отыскал на туристской карте всего несколько минут назад.
Я вышел на улицу. Невзирая на дождь, шарманщик стоял на своем обычном месте, а его визгливый инструмент на полную громкость играл Пуччини. Ну и досталось же бедному композитору! Я подошел, немного постоял, незаметно разглядывая группу худых, плохо одетых подростков, с восторгом слушающих музыку (если только эти ужасные звуки можно было назвать музыкой). Внезапно шарманщик спросил:
— Как вам нравится эта музыка, господин?
Я обернулся. Старик вопрошающе посмотрел на меня и улыбнулся.
— Музыка — дело хорошее.
— Согласен с вами.
Я пристально посмотрел на него. Он был так стар, что мне стало жаль его. Я улыбнулся ему так, как улыбается истинный ценитель музыки своему коллеге-музыканту, и сказал:
— Вечером я иду в оперу и обязательно вспомню о вас!
— Вы очень добры, господин.
Внезапно жестяная банка оказалась перед самым моим носом, я бросил в нее две монеты.
— Вы слишком добры, господин.
У меня были свои особые подозрения насчет старика, и я подумал, что не я, а он слишком добр ко мне. Я вернулся на тротуар и кивнул швейцару. Тот, словно фокусник, махнул рукой, и рядом со мной появилось такси.
— В аэропорт Скипхол!
Такси тронулось с места, но у первого же светофора я заметил, что за нашей машиной под прикрытием двух других едет «мерседес» с желтой полосой, который я тут же узнал, потому что несколько раз видел его на стоянке у отеля. Конечно, я мог ошибаться. Загорелся зеленый свет, и мы свернули на Вейзельстраат. «Мерседес» повернул за нами.
— Остановите машину. Мне нужно купить сигареты,— сказал я и вышел из такси.
«Мерседес» тоже остановился, хотя из него никто не вышел и в него никто не сел.
Войдя в холл гостиницы, я купил сигареты, которые мне были абсолютно не нужны, расплатился за них и снова вышел на улицу. «Мерседес» стоял на том же месте.
Через несколько минут я попросил шофера свернуть направо и ехать вдоль канала Принсенграхт.
— Но ведь это в противоположную сторону от аэропорта! — воскликнул он.
— Именно, туда мне и надо! Будьте добры, сверните направо.
Вслед за нами то же самое проделал и «мерседес».
— Остановите машину!
«Мерседес» снова остановился. Теперь все ясно — это не совпадение. Я подошел к «мерседесу» и, распахнув дверцу, увидел, что за рулем сидит маленький, толстый человечек в потертом синем костюме. Вид у него был явно не респектабельный.
— Вы свободны?
— Нет.— Он оглядел меня с головы до ног, пытаясь изобразить на своем лице смесь легкого презрения с наглым безразличием. Но, видимо, он был очень плохим актером.
— Почему вы остановились одновременно с нами?
— А почему я не могу остановиться и закурить? Разве есть закон, запрещающий
