подойдя к ней, обнял за плечи.

— Вы уже познакомились?

— Не совсем,— ответил я и замолчал. Труди поднялась на цыпочки и что-то зашептала ему на ухо,

—

косясь на меня. Ван Гельдер снова улыбнулся и кивнул, а девушка быстро вышла из комнаты. Видимо, на лице моем было озадаченное выражение, потому что Ван Гельдер как-то невесело улыбнулся.

—Она сейчас придет, майор. Труди всегда робеет при виде незнакомого человека, Но это только вначале.

Вскоре девушка вернулась с большой, настолько хорошо сделанной куклой, что ее можно было принять за живого ребенка. Кукла была почти трех футов длиной. Льняные, как и у Труди, волосы украшал чепчик.

На кукле была пышная полосатая шелковая длинная юбка и искусно вышитый корсет. Труди прижимала куклу к себе так крепко, словно та действительно была ребенком. Ван Гёльдер снова обнял девушку за плечи.

—Это моя дочь. Труди, познакомься с майором Шерманом. Он приехал из Англии.

Девушка смело подошла ко мне, протянула руку, слегка присела в реверансе и улыбнулась.

— Добрый день, майор Шерман.

Решив быть столь же вежливым, я улыбнулся и слегка наклонился к ней:

—Очень рад нашему знакомству, мисс Ван Гельдер.

—Рады? — она обернулась и вопросительно посмотрела на Ван Гельдера.

—Труди не сильна в английском,— как бы извиняясь пояснил Ван Гельдер.— Садитесь, майор.— Он достал из буфета бутылку и, наполнив стаканы, протянул один из них мне, потом, откинувшись в кресле, взглянул на девушку, которая так пристально разглядывала меня, что мне стало не по себе.

— Может, ты тоже присядешь, дорогая?

Труди повернулась к нему, лицо озарилось сияющей улыбкой. Она кивнула и протянула Ван Гельдеру свою огромную куклу. Готовность, с которой он принял ее, свидетельствовала о том, что он к этому уже привык.

—Да, я побуду с вами,— и, словно это было совершенно естественно, Труди с милой непосредственностью уселась ко мне на колени, обвила рукой мою шею, улыбнулась и, внимательно посмотрев на меня, заявила: — Вы мне ужасно нравитесь!

Я с трудом улыбнулся, сжал ее плечо, чтобы показать, что она мне тоже очень нравится, подтвердил:

— И вы мне, Труди.

Она положила мне на плечо золотую головку и закрыла глаза. Опомнившсь, я удивленно посмотрел на Ван Гельдера, который грустно улыбнулся мне.

— Не обижайтесь, майор Шерман! Труди всех любит.

— Это вполне естественно для юных девушек.

— Вы добрый человек, майор!

Я не считал, что проявил какую-то особенную доброту, поэтому, помолчав, улыбнулся и мягко сказал:

— Труди!

Девушка молчала. Она слегка пошевелилась и улыбнулась такой счастливой улыбкой, что у меня появилось ощущение, словно я в чем-то обманул ее. Труди снова закрыла глаза и еще теснее прижалась ко мне.

— Труди, какие у тебя красивые глаза! Позволь мне снова посмотреть на них.

На мгновение она задумалась, снова улыбнулась, отодвинулась, положила руки мне на плечи и широко раскрыла глаза, как послушный ребенок.

Ее огромные фиалковые глаза были действительно прекрасны, они были какими-то странными: стеклянные и пустые, они, казалось, не отражали света, в них был только какой-то поверхностный блеск, как на фотографии.

Я осторожно снял ее руку со своего плеча, приподнял до локтя рукав ее блузки и увидел уродливые следы бесчисленных уколов.

Губы девушки дрогнули, и, словно боясь упреков, она, со страхом посмотрев на меня, опустила рукав, забросила мне руки на плечи, уткнулась лицом мне в грудь и разрыдалась так, словно у нее разрывалось сердце.

Я нежно гладил ее по голове, хотя начал уже задыхаться в ее цепких объятиях.

— Теперь мне известны все ваши причины,— сказал я, посмотрев на Ван Гельдера.— Именно поэтому вы и пригласили меня к себе.

— Мне очень неприятно, но теперь вы все знаете.

— Значит, это и есть третье обстоятельство?

— Да, одному Богу известно, как мне не хотелось говорить вам об этом. Но я обязан поставить в известность своих коллег, чтобы быть до конца честным с ними.

—

— Ван де Грааф тоже в курсе?

— Это известно любому старшему офицеру амстердамской полиции,— просто ответил Ван Хельдер.—Труди!

Девушка еще сильнее сжала меня в объятиях. Я почувствовал, что у меня перехватило дыхание.

— Труди!—голос Ван Гельдера звучал резко и повелительно.— Тебе надо выспаться. Ты помнишь, что сказал доктор? Иди, ложись в постель!

— Нет,— прорыдала она.— Я не хочу!

— 1ерда! — громко крикнул Ван Гельдер.

В ту же минуту, словно она ждала этого зова за дверью, в комнате появилась весьма необычная женщина: огромная толстуха, одетая точно так же, как. кукла Труди. У нее была странная, переваливающаяся утиная походка. На огромную грудь спускались длинные светлые косы, в которые были вплетены разноцветные ленточки. Лицо было старым и морщинистым, и кожа на нем напоминала потрескавшийся коричневый пергамент. Контраст между ярким разноцветным костюмом и его жирной отвратительной хозяйкой, удивительно похожей на ведьму, был неправдоподобным и непристойным. Вместе с тем ни Ван Хельдер, ни Труди, казалось, не замечали этого,

Старуха, ковыляя, прошла по комнате. Удивительно, что при такой полноте и неуклюжей походке двигалась она довольно быстро. Едва заметно кивнув мне в виде приветствия, она молча, ласково, но твердо положила руку на плечо Труди.

Девушка подняла голову. Слезы ее уже высохли. Труди улыбнулась, послушно кивнула, сняла руки с моей шеи и встала. Потом она подошла к инспектору, взяла у него куклу, поцеловала его, подбежав ко мне, поцеловала меня и вышла из комнаты в сопровождении Херды. Я облегченно вздохнул, едва удерживаясь, чтобы не вытереть платком лоб.

— Жаль, что вы не предупредили меня насчет Труди и Герды. Кто она, эта Херда? Няня?

— Старая прислуга, как сказали бы в Англии.

Ван Хельдер сделал большой глоток виски. Видимо,

он действительно нуждался в этом. Я сделал то же самое. Возможно, я еще больше нуждался в виски: он уже привык к такому зрелищу, а я нет.

— Раньше эта женщина была экономкой моих родителей. Она с острова Хайлер в заливе Зейдер-Зе.

—

Жители этого острова несколько консервативны в отношении одежды. Гер да живет у нас всего несколько месяцев, но вы сами видели, как ловко она управляется с Труди.

— А Труди?

— По умственному развитию девочке восемь лет. Последние пятнадцать лет она оставалась восьмилетним ребенком и, видимо, навсегда останется им. Вы, наверное, уже догадались, что она мне не дочь. Но даже родную дочь я не смог бы любить сильнее. Труди — дочь моего брата.