Первые организации сторонников Троцкого возникли в ряде стран почти одновременно, непосредственно перед его изгнанием из СССР или сразу же после этого. Наиболее значительными среди них в Европе были группы во Франции и Германии.

Троцкий возлагал особые надежды на французских сторонников. С некоторыми деятелями этой страны он поддерживал связь, еще будучи одним из большевистских лидеров, встречался с ними на конгрессах Коминтерна, а после высылки именно с французами установил первые зарубежные контакты. Он пытался опереться на Анри Росмера, Мориса Паза, Альберта Трена, исключенных из компартии за сочувствие объединенной оппозиции, пытавшихся создать свои организации и начать издание собственных газет и журналов.[1197] После высылки Троцкого в Турцию Росмер и Паз с супругами посетили его на Принкипо. Однако вели они себя независимо, вступали в споры с гостеприимным хозяином. С Пазом Троцкий вскоре рассорился. С Росмерами вначале установилось деловое сотрудничество. Они выполняли задания Троцкого во Франции и других странах. Позже, однако, и с ними наметились разногласия, приведшие к политическому разрыву, хотя сохранились личные дружеские отношения. Это, кажется, был второй случай (первый — отношения с М. Истменом), когда политическое отдаление не привело к взаимным грубым обвинениям.

Вместе с тем уже в первые дни жизни Троцкого в особняке Иззет-паши там появился еще один француз. Звали этого молодого, 25-летнего человека Раймон Молинье. Он также приехал на Принкипо не один, а с юной женой Жанной. Молинье произвел на Троцкого прекрасное впечатление, особенно своей практичностью, оказав большую помощь его семье в устройстве на Принкипо.[1198]

Уехал Молинье с Принкипо один. Его супруга осталась на вилле Иззет-паши, чтобы помочь семье Троцкого по хозяйству, а самому Льву Давидовичу исполнением секретарских обязанностей.[1199] Произошло, однако, то, что часто бывает, когда молодые жены остаются без мужей или наоборот. Лев Седов и Жанна Молинье понравились друг другу и провели одну из ночей вместе. Через некоторое время Жанна, воспринявшая это как случайный эпизод, возвратилась в Париж. Однако вскоре вновь вместе с мужем приехала на Принкипо, и на этот раз Раймон вернулся во Францию один навсегда, а Жанна осталась жить со Львом.

С тех пор она не расставалась со Львом вплоть до его смерти. Это не был простой адюльтер, ибо обо всем произошедшем Жанна сообщила Раймону, а Лев написал в Москву Анне. Последней оставалось только примириться с судьбой. Что касается Раймона, то он воспринял переход жены к сыну Троцкого чуть ли не как честь для себя, продолжая активные усилия по созданию оппозиционной коммунистической организации во Франции. Ж. Хейженоорт вспоминал, что Троцкий был очень зол на сына из-за его связи с Жанной.[1200] Но и ему ничего не оставалось, кроме как примириться.

Казалось, что в Париже есть группа людей, на которых Троцкий может опереться в создании коммунистической оппозиционной организации. В Молинье он видел «подрастающую смену», но вначале основные надежды возлагал на опытных политических деятелей, прежде всего на Бориса Суварина, являвшегося ранее членом Исполкома Коминтерна. Однако, к глубокому разочарованию Троцкого, который вел себя как неофициальный вождь международной оппозиции «большевиков-ленинцев», Суварин проявил «нетерпимость и претенциозность». Он послал на Принкипо огромный трактат, в котором, по мнению Троцкого, наряду с верными наблюдениями и анализом было немало противоречий. Но главное, здесь коса нашла на камень: тон письма французского деятеля был столь же самоуверенным, каковым подчас бывал тон самого Троцкого. Разрыв оказался неизбежным. Вслед за этим Троцкий порвал с Пьером Монаттом и Морисом Пазом, который произвел неблагоприятное впечатление во время визита на Принкипо. В конце концов Троцкий взял курс на самое молодое поколение, во главе которого стояли Раймон Молинье и небесталанный писатель-сюрреалист Пьер Навилль. Правда, вначале вместе с ними шел значительно более старший и опытный Альфред Росмер.

Росмер и Молинье выступили с подачи Троцкого инициаторами создания еженедельника «La Vetit6» («Правда»), первый номер которого вышел 15 августа 1929 года. Это был второй печатный орган сторонников Троцкого на Западе — первым был американский журнал «The Militant» («Борец»), начавший выходить еще в 1928 году. В обращении к редакционному совету французского еженедельника, написанном 6 августа 1929 года, Троцкий подчеркивал, что влияние «левой оппозиции» в стране слабо, это движение расколото. Изгнанник обещал свое сотрудничество.[1201] В первом номере «La Veritd» была опубликована написанная Троцким «Декларация»,[1202] в которой формулировались оценки мировой и внутрифранцузской ситуации и задачи его последователей, как они виделись Троцкому. Ситуация, благоприятная для решительного наступления и прихода к власти, может ускользнуть, считал он, если ею не воспользоваться правильно. Между тем «левая» оппозиция расколота, занята спорами, а не деятельностью в пролетарской среде. Установление единства и сосредоточение усилий на работе в массах он назвал главными проблемами, на которых должны были сконцентрировать внимание французские оппозиционные коммунисты.

С самого начала в среде французских сторонников Троцкого возникла конкуренция. Навилль решил, что именно ему должна принадлежать пальма первенства. После возвращения с Принкипо, где он побывал вместе со своим единомышленником адвокатом Жераром Розенталем летом 1929 года, Навилль начал издавать журнал «La lutte de classes» («Классовая борьба»). Лев Давидович 11 августа послал редакции (именно редакции, а не лично Навиллю) подробное письмо, в котором осторожно критиковал Навилля и Розенталя, убеждая, что французской оппозиции необходима еженедельная газета, и притом немедленно.[1203]

Поначалу Навилль и его сторонники, подчиняясь авторитету кумира, дали согласие на участие в еженедельнике, хотя не прекратили издания своего журнала, на чем, впрочем, Троцкий не настаивал. По указанию Троцкого Молинье, Навилль и другие менее известные фигуры в апреле 1930 года провозгласили создание Коммунистической лиги Франции. Однако добиться существенного увеличения ее численности не удавалось, хотя организаторы прилагали для этого энергичные усилия. Ж. Хейженоорт писал, что даже через два года после провозглашения Лиги она не имела «кадров своих участников. Нас было так мало. Не более чем примерно двадцать действительных активистов». Сам Жан и другие члены этой группы пытались продавать газету на станциях метро по вечерам, когда рабочие возвращаются домой, и в рабочих кварталах по воскресным дням. По ночам они расклеивали листовки на афишных тумбах, но их часто задерживала полиция — не потому, что распространялись «подрывные издания», а по той причине, что йа листовки не были приклеены соответствующие марки, без которых их не разрешалось распространять. На марки не было денег.[1204]