– …типичное отделение, конгрессмен. Как видите, штат медсестер-добровольцев здесь неплохо справляется. – Сказавший это джентльмен с пышными седыми усами, один из членов комиссии, махнул рукой Вирджилии. – Сестра! Вы можете уделить нам несколько минут?

Поправив сетку на волосах и разгладив фартук, Вирджилия быстро подошла к ним. Все члены делегации были довольно пожилыми людьми, кроме того мужчины, к которому обратились как к конгрессмену. Он был высокого роста, сутулый, с бледным неказистым лицом. И все же, когда он снял перед ней цилиндр, открыв волнистые, чересчур набриолиненные волосы, и быстрым цепким взглядом окинул ее лицо и фигуру, она вдруг почувствовала некоторое волнение.

– Мисс?.. – повернулся к ней тот же мужчина, что позвал ее.

– Хазард, мистер Тёрнер.

– Как приятно, что вы меня помните. У нас сегодня особенный гость, и он хотел бы осмотреть несколько наших палат. Позвольте представить: досточтимый Сэмюэль Стаут, конгрессмен от Индианы.

– Значит, мисс Хазард? – заговорил сенатор, и Вирджилия даже вздрогнула.

При такой непримечательной внешности он обладал совершенно уникальным голосом прирожденного оратора или священника. Низкий и глубокий, этот голос был способен вызвать слезы толпы и повести ее за собой. Стаут произнес всего три слова, пристально глядя на Вирджилию маленькими, близко посаженными глазами, отчего у нее внезапно по спине прошла дрожь.

– Да, верно, конгрессмен, – ответила она, нервничая под его взглядом. – Рады приветствовать вас в нашем госпитале. Здесь, в Аква-Крике, побывали уже многие официальные лица из Вашингтона, даже президент со своей командой проезжал мимо на поезде по пути в Фалмут, но никто пока не посещал наш госпиталь.

– Если не считать службы на передовой, – сказал Стаут, – это самая важная работа из всех – помогать нашим славным парням вернуться в строй. Я не согласен с точкой зрения мистера Линкольна, который считает, что мы должны обходиться с предателями мягко. В этом вопросе я стою на стороне мистера Стивенса и уверен, что их нужно наказывать без всякой жалости. А вы помогаете ускорить доведение этой задачи до конца.

Остальные одобрительно закивали. Одна из женщин, огромная, как воздушный шар, прижала руку в перчатке к пышной груди и выдохнула:

– Браво!

Вирджилия понимала, что Стаут, как любой политик, старается использовать даже случайные короткие разговоры для выражения своих взглядов, и все же его слова и его удивительный голос затронули ее чувства.

– Вы состоите в корпусе мисс Дикс? – спросил Стаут, делая шаг в сторону Вирджилии.

Она ответила, что это действительно так, чувствуя запах коричного масла, исходивший от его волос.

– Не могли бы вы нам немного рассказать о своих подопечных?

Стаут улыбнулся. Зубы у него оказались неровными, что подтверждало ее первое впечатление о его невыразительной внешности, однако безусловная сила и решительность этого человека заставляли смотреть на него совсем другими глазами.

– Вот хотя бы об этом молодом человеке. – Он взял Вирджилию под локоть и легонько развернул ее к койке слева от них.

Его прикосновение так неожиданно подействовало на нее, что она даже испугалась, как бы ей не покраснеть при всех. Юноша, лежавший на койке, уставился на визитера лихорадочно блестевшими глазами.

– Генри был в карауле у Раппаханнока, – сообщила Вирджилия. – Разведчики бунтовщиков пересекли реку рядом с его постом. Началась перестрелка…

Юноша отвернул голову и закрыл глаза. Вирджилия отвела гостя подальше, чтобы солдат их не слышал.

– Боюсь, его правую ногу уже не спасти. Тут вопрос одного-двух дней… а потом хирург ее отнимет.

– Я бы забирал по десять жизней бунтовщиков за каждого такого молодца, – сказал Стаут. – Распинал бы их, если бы такое наказание было принято в нашем обществе. Только так – и никак иначе! Те, кто вверг нас в эту ужасную войну, не заслуживают жалости.

– При всем уважении, конгрессмен, – подал голос один из членов комиссии, – вам не кажется, что это чересчур жестоко?

– Нет, сэр, не кажется. Одного моего дорогого родственника, который служил помощником у генерала Роузкранса, меньше двух месяцев назад убили под Мерфрисборо. Труп был так изувечен, что его нельзя было даже показывать вдове и маленьким детям. Убийцы надругались над телом, и некоторые его части… – Закашлявшись, он умолк, понимая, что зашел слишком далеко.

Однако Вирджилия так не думала. После знакомства с Джоном Брауном мало кто смог так же воодушевить ее, как этот человек. Она повела гостя по палате, по-прежнему пребывая в странном оцепенении, несмотря на то что мозг ее работал достаточно четко, но при этом она как завороженная следила за лицом Стаута. Мог ли он счесть ее достаточно привлекательной? – вдруг промелькнула неожиданная мысль.

Она неосознанно затягивала описание истории болезни каждого из пациентов, пока наконец Тёрнер не начал нетерпеливо постукивать ногой по полу. Когда это не помогло, он достал из кармана большие золотые часы:

– Боюсь, нам пора уже поспешить, мисс Хазард. Еще нужно проинспектировать интендантские склады.

– Конечно, мистер Тёрнер… – Она колебалась, но тут же напомнила себе, что, если Стаут сейчас уйдет, так и не узнав, какие чувства пробудил в ней, она может никогда больше его не увидеть. – А могу я сначала поговорить с конгрессменом наедине – всего одну минуту? У нашего госпиталя есть определенные нужды, и, возможно, мистер Стаут сумеет нам помочь.

Она понимала, что ее слова звучат неубедительно, но не могла придумать ничего лучшего. Тёрнер и похожая на воздушный шар дама заподозрили ее в хитрости и обменялись сердитыми взглядами, явно возмущенные таким вопиющим нарушением правил благопристойности. Конгрессмен Стаут коснулся бледными пальцами полей цилиндра; губы его не улыбались, хотя в глазах внезапно вспыхнуло веселье. Он тоже все понял.

Вирджилия повернулась и пошла по проходу. Гости отправились в другую сторону, кто-то из них недовольно ворчал. Стаут последовал за Вирджилией. Чувствуя, что заливается краской, она остановилась между двумя кроватями, пациенты на которых спали. Никто не мог ее услышать, когда она повернулась и проговорила шепотом:

– Я солгала мгновение назад. Нас хорошо снабжают.

Его взгляд скользнул по ее груди, потом вернулся к ее лицу. Стоя спиной к комиссии, он позволил себе улыбнуться:

– Я подумал, что это, возможно, счастливое стечение обстоятельств. Но, по правде говоря, надеялся на это.

– Я… – Вирджилия и сама с трудом верила в то, что не может найти слов, но ведь это была новая Вирджилия, родившаяся в ту ночь, когда Бретт пришла к ней в комнату и расчесала ей волосы. – Я просто хотела выразить восхищение вашими словами о наших врагах. Я разделяю вашу ненависть к Югу, и мне невыносима сама мысль о возможности мирного договора, за который так ратует мистер Линкольн.