– Получается, это её собственный загробный мир? – уточнил Андрей, шагая вслед за Поводырём вдоль пустого проспекта и трамвайных путей, справа от них возвышался монумент Рабочему и Колхознице.

– Не совсем. Не только её собственный, сюда попадает множество людей. Те, кто не знают, куда им деваться, после смерти. Кто не хочет смириться с тем, что умер, и продолжает цепляться за жизнь. Или те, кто не умер, но в то же время, по каким-то причинам покинул мир живых, как твоя дочь.

– Что-то типа «предбанника» загробной жизни? – Милавин невесело усмехнулся.

– Вроде того. Или отстойника для тех, кто оказался не готов к смерти.

– То есть, это временная остановка?

– Для большинства из тех, кто сюда попадает – да. Здесь они потихоньку свыкаются с тем, что умерли. Постепенно забывают мир живых. Когда проблемы и нужды жизни перестают их интересовать, они забывают своих родных, забывают даже собственное имя, а потом уходят отсюда. Внешне это выглядит, будто человека начинает одолевать сонливость, он всё меньше общается с окружающими. Его тело становится полупрозрачным, вроде миража или дымки, поэтому здесь таких называют призраками. Как правило, им вообще нет дела до окружающих, они их даже не замечают. А потом и вовсе растворяются в воздухе.

– И куда они уходят?

– Кто ж знает, – дёрнул плечом Иван, – обратно никто из них никогда не возвращался. Ты оглядываться не забывай, мало ли что.

Они вышли на перекрёсток, трамвайные пути свернули, уходя направо, параллельно другой улице, что пересекала Проспект Мира под прямым углом. Андрей послушно оглянулся, позади был всё тот же унылый пейзаж из низких серых туч и пустых улиц. Никакого движения. А вот справа, чуть не доехав до навеса остановки, стоял трамвай. Обыкновенный жёлто-белый трамвай, за задним стеклом даже виднелась табличка семнадцатого маршрута. Двери плотно закрыты, но пассажиров внутри нет, только пустые сидения. Одинокая ворона, сидевшая на проводе прямо над трамваем, оглядела нежданных гостей и хрипло каркнула на них.

– Трамвай, – зачем-то вслух произнёс Милавин.

– Ага, – насмешливо хмыкнув, согласился Иван, – Он здесь всё время стоит.

Иван вскинул автомат и несколько секунд разглядывал поперечную улицу через оптический прицел, наконец, кивнул: пошли.

Они оставили позади перекрёсток, продолжая двигаться вдоль проспекта, теперь уже по зелёной аллее. В обычном мире, или в мире живых, как называл Иван, листва кидала на асфальтовую дорожку пёструю тень, укрывая прохожих от солнца. Здесь же, на Изнанке, под деревьями висел густой полумрак, близкий к вечерним сумеркам.

– А как долго люди задерживаются здесь, прежде чем становятся призраками? – Андрей более-менее освоился и снова начал задавать вопросы.

– По-разному. Тут всё очень индивидуально. Кто-то уходит через два или три дня. А некоторые – та же Нина Михайловна – задерживаются здесь на годы, просто потому что не знают, куда им дальше идти. А есть и такие, кто не хочет уходить. Такие цепляются за Изнанку и держатся здесь как можно дольше.

– Каким образом?

– Человек, ну или его душа, остаётся на Изнанке до тех пор, пока считает себя живым, пока цепляется за воспоминания о жизни. А чем, по-твоему, живой отличается от мёртвого?

– Не знаю, – усмехнулся Милавин, он как-то не был готов к таким философским вопросам.

– Всё очень просто. Живой должен чем-то питаться, чтобы продолжать жить. Нужно что-то есть. Кто-то из местных находит в магазинах консервы или другую еду, но это мелочёвка. Гораздо надёжней, если уж ты хочешь подольше задержаться на Изнанке, есть тех, кто ещё помнит, что такое жизнь.

– Ты имеешь в виду, есть других… другие души?

– Именно так, сожри ближнего и проживёшь подольше, – в голосе Ивана послышалась злобная усмешка. – Довольно много местных обитателей считают, что сожрать другого это норма жизни. Поэтому я тебе и говорю: не забывай оглядываться. Мы для них лакомый кусок, поскольку живее всех живых.

– Твою же мать, и после смерти всё то же самое… – горько подытожил Андрей, развернувшись всем корпусом назад. На тёмной аллее никого не было, и он задал следующий вопрос: «А если человека, ну то есть душу, съедают, она вообще перестаёт существовать… или как? Она же вроде бессмертная?»

– А хрен его знает. Те, кого съели, или просто убили, исчезают и никогда больше здесь не появляются. А уж куда они уходят, и вообще уходят ли, никому не известно.

– Получается, что Изнанка не так уж и отличается от мира живых…

– Кое в чём, да. Изнанка находится на стыке двух миров, и взяла поровну от каждого из них. Некоторые из местных утверждает, что Изнанка полностью состоит из воспоминаний умерших людей, которые они приносят с собой из мира живых.

– То есть?

– Ну, человек умирая, тащит за собой кучу всякой информации, которая его душе вроде как не нужна. Например, он помнит, что жил на Проспекте Мира напротив памятника Рабочему и Колхознице. Он умирает и попадает сюда. Изнанка потихоньку вытягивает из него эти воспоминания, он всё забывает и идёт куда-то дальше. А здесь остаются его дом, Рабочий с Колхозницей и сам проспект. Короче, всё, что мы видим вокруг, состоит из этих самых воспоминаний.

– Ты в это веришь? – честно говоря, эта путаная теория не произвела на Андрея особого впечатления.

– Я ни во что не верю, – ответил Иван. – Просто, если этот мир состоит из воспоминаний о жизни, понятно, что он будет очень похож на мир живых.

Аллея закончилась. Теперь дорога пересекала просторный сквер с аккуратными одиноко стоящими деревьями, подстриженными под изгородь кустами, цветастыми клумбами и пешеходными дорожками. Бросив взгляд направо, Андрей увидел вдали обрамлённую колоннами арку центрального входа Всероссийского выставочного центра, который по инерции все продолжали называть ВДНХ.

Иван снова приложился к оптическому прицелу, осмотрел сквер и арку, а потом оглянулся на своего спутника и коротко бросил.

– Сворачиваем.

– Почему? – спросил Милавин, уже шагая за Поводырём вдоль чугунной ограды сквера.

– Впереди вход в метро. Самые опасные из местных тварей избегают света и днём прячутся под землёй. Так что здесь надо держаться подальше от метро, чтобы не попасть кому-нибудь из них на зуб.

Андрею только и оставалось, что тяжело вздохнуть в ответ на эти слова.

– Жалеешь о том, что ввязался во всё это? – спросил Иван.

– Нет, – ответил Андрей, получилось немного поспешно, поэтому он продолжил более спокойным тоном.

– Если здесь я смогу спасти Сашку, то жалеть не о чем. Вот только… – Милавин печально усмехнулся, – это не лучшее место для потерявшейся десятилетней девочки.

– Согласен. Но ты должен понимать, что если бы твою дочь сожрал кто-то из местных, то она тут же умерла бы в нашем мире. Тело не может жить без души.