Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да где же его найдешь? — всё еще не поднимаясь с колен, спрашивает управляющий. — Чтобы человек-то честный был.
— А вы поищите! — советую я. — А вам думать больше нужно о более важных для поместья делах. Может, тогда и придумаете, как увеличить доходы. Или как расходы сократить, чтобы средства найти на лекарства для доктора.
Он часто кивает.
— Найдем, ваше сиятельство! Найдем!
Я выражаю желание посмотреть на помещичьих коров, и Сухарев уже не спорит. Мы отправляемся на ферму.
Работающие там крестьяне взирают на меня с удивлением. Похоже, ни старый граф, ни его племянник хозяйственными вопросами ничуть не интересовались. А я подробно расспрашиваю и о надоях, и о кормах. Сельскохозяйственный труд, хоть и изменился за столько лет, но основа его всё та же. Коровы по-прежнему едят сено и дают молоко.
Постепенно и Сухарев приходит в себя и с удовольствием участвует в беседе. Время летит незаметно.
Отвлекает от разговора нас прибежавшая на ферму Стешка.
— Ваше сиятельство, а я вас повсюду ищу! Настасья Демидовна непременно вас найти велела!
Девочка раскраснелась и запыхалась от быстрого бега.
— С визитом кто-то прибыл? — спрашиваю я. В Даниловку редкий день не приезжал кто-то из соседей.
Стешка торопливо кивает:
— Прибыли, ваше сиятельство! Тетушка ваша! Из Москвы!
17. Тетушка
Ну, вот и всё! Финита ля комедия — или как там в таких случаях говорят? Я и до этого понимала, что рано или поздно кто-то из родных или друзей настоящей Анны Николаевны приедет в Даниловку. Правда, надеялась, что случится это не так скоро — а к тому времени мы могли бы вновь поменяться местами.
Я ничего не знала о семействе графини. В Даниловке не было никого, кто бы хоть что-то знал об ее сиятельстве.
Стешка уже скрылась в доме, а я всё еще медленно бреду ко крыльцу. Интересно, что в девятнадцатом веке полагалось за мошенничество и выдачу себя за другое лицо? Никогда не задумывалась, что в итоге случилось с Хлестаковым и Чичиковым. Какое наказание они понесли?
Впрочем, мошенничество — это самое малое, в чём меня могут обвинить. Обвинение в убийстве — куда серьезнее. Как только станет известно о моем самозванстве, тот же заседатель Александров сразу подумает о том, что обман и убийство — звенья одной цепи. Меня обвинят в том, что я и мои сообщники убили графа и графиню Даниловых, чтобы завладеть их поместьем и крепостными. Чем я смогу доказать свою невиновность? Невероятными рассказами про путешествие во времени? Да кто в здравом уме поверит в это? Меня сочтут сумасшедшей. Хотя, наверно, лечебница для умалишенных — это лучше, чем тюрьма. Кажется, где-то я читала, что в 19 веке убийц обычно приговаривали к бессрочной каторге.
— Анна Николаевна, ну, где же вы? — Стешка снова выбегает из дома. — Тетушка ваша сильно гневается. И от закусок, и от чая отказалась. А у нее еще кот с собой! Тоже голодный и тоже злющий!
Я не в силах сдержать тяжкий вздох. Она еще и не так гневаться будет, когда увидит свою «племянницу».
Интересно, что сделают Сухарев и Назаров, когда гостья из столицы обвинит меня в самозванстве? Кому поверят — ей или мне? Или обеих предпочтут держать под замком, пока не прибудет полиция?
Приходит шальная мысль вовсе не входить в дом. Вернуться на конюшню, велеть заложить сани и уехать куда-нибудь подальше от Даниловки. Да в тот же Петербург. Без кучера. С лошадьми я управлюсь и сама.
Там, конечно, и коней, и сани, и дорогую шубу придется продать. Да и подаренное маркизом Паулуччи колье — тоже. Снять небольшую квартирку и ждать, не одумается ли маркиз и не вернет ли меня домой. Это унизительно и опасно, но что же делать?
Но реализовать этот план я не успеваю. Снова раздается скрип двери, но на сей раз на крыльце вместо Стешки появляется незнакомая мне женщина — с седыми буклями, среднего роста и средней комплекции.
Она пронзает меня тяжелым взглядом, прищуривается. Мне кажется, что эта секунда длится вечность.
— Ты, что ли, Анна Николаевна-то? — Бледные губы женщины дергаются в странной усмешке. — Так чего застыла у крыльца? Будто не хозяйка?
Нет, бежать уже не успею.
«Тетушка» разворачивается и заходит в дом. Я иду за ней следом. Будь что будет.
Стешка помогает мне снять шубу и валенки.
Тетушка уже сидит в гостиной у камина. Я вхожу в комнату. Стешка — за мной. Заглядывает и Анастасия Демидовна:
— Ваше сиятельство, велите накрывать на стол?
Но отвечаю не я, а гостья:
— Нет, после. Прежде нам поговорить надо.
Но Сухарева намека не понимает, всплескивает руками:
— Да как же с дороги и чаю даже не отведать? На улице вон какой мороз стоит. Непременно нужно чаю с малиной. А еще лучше — горячего супа. Нынче он у Лукерьи Ильиничны особенно славным вышел.
Гостья бросает на нее один только взгляд. Но какой! И Сухареву, и Стешку как ветром сдувает.
— Ну, что же, садись вот сюда, дорогая племянница! — она указывает на кресло напротив.
Я послушно сажусь. Судя по всему, она не истеричка. Может быть, хотя бы выслушает, прежде чем звать полицию. Хотя всё равно, конечно, не поверит.
А держится она на удивление спокойно. Как будто даже ничему не удивилась. А может, ее предупредил кто? Может, кто-то из здешних помещиков встречался прежде с Анной Николаевной в Москве и теперь во мне ее не признал. Вот и сообщил тетке — чтобы уж сама разобралась.
Если дело обстоит именно так, значит, полиция должна быть уже здесь, в Даниловке. Не в одиночку же «тетушка» приехала меня разоблачать?
Дверь в гостиную открыта, и слышно, как в коридоре кто-то шабаркается. Может, Анастасия. Может, Стешка. А может, и они обе.
Гостья хмыкает и говорит:
— А слышала я недавно, что любопытной Варваре на базаре нос оторвали.
В коридоре кто-то испуганно охает. Значит, всё-таки Стешка.
А гостья, между тем, взмахивает рукой, и тяжелая дверь гостиной с громким стуком захлопывается. Всё бы ничего, но к дверям она не притронулась — она слишком далеко от них сидела.
Я вскрикиваю и порываюсь встать. Но не могу даже пошевелиться. А по спине уже струится пот. Страшная мысль приходит в голову. Она что — ведьма???
18. Настоящая Анна
А старуха уже снова буравит меня взглядом.
— Чего молчишь? Боязно? А то и ладно. Честнее будешь.
А я и не собираюсь ничего скрывать. Я