Но, как ни странно, такие перемены отнюдь не привели к процветанию поместья.

— Не понимаю, почему? — недоумеваю я.

Захар Егорович переминается с ноги на ногу:

— Да ведь известно, ваше сиятельство, почему — Сергей Аркадьевич шибко азартным человеком был. Весь доход от имения на уплату его карточных долгов шел. Простите за такое нелестное для его сиятельства напоминание.

Я киваю. Про его азарт я уже слышала.

— То есть, имение приносило хороший доход? — уточняю я. — И только расточительство его сиятельства приводило к убыткам?

Сухарев отвечает не сразу:

— Да не сказать, чтобы хороший, Анна Николаевна. Неурожаи были.

Но старого воробья на мякине не проведешь. А в сельском хозяйстве я — человек опытный. Зря, что ли, была директором акционерного общества «Даниловское молоко»?

— Что? — хмурюсь я. — Несколько лет подряд? А принесите-ка вы, Захар Егорович, учетные книги. Вместе и поглядим.

Он машет руками:

— Да к чему вам, Анна Николаевна, такими хлопотами себя утруждать? Ваш покойный супруг этим вовсе никогда не занимался. Да и старый граф во всем на меня полагался. А уж я ради его интересов и дневал, и ночевал на полях.

Но я не даю себя уговорить:

— Охотно верю, Захар Егорович. И всё-таки принесите.

Он вздыхает и выходит из комнаты, опустив голову. А на пороге еще оборачивается — будто проверить хочет, не передумала ли я.

Возвращается он через полчаса с толстенным гроссбухом в кожаном переплете. Я неплохо разбираюсь в современной бухгалтерии, но боюсь, что полторы сотни лет назад она была совсем другой. Не уверена, что хоть что-то пойму в записях управляющего.

Но я мысленно подбадриваю себя — ничего, если не пойму, то он сам и объяснит. Не думаю, что настоящая барыня разобралась бы с этим лучше.

Я листаю страницы с записями за тысяча восемьсот пятьдесят восьмой год. Потом перехожу к пятьдесят седьмому и пятьдесят шестому. Почерк у Сухарева крупный, но неровный, и строчки будто заскакивают друг на друга. Цифр в книге много, и, наверно, полностью они понятны только самому управляющему.

— Вот, извольте убедиться, — говорит он, — всё в полном ажуре. Копеечка к копеечке. За прошлый год было продано четыре с половиной тыщи кулей муки и тыща восемьсот четвертей овса — больше чем на восемнадцать с половиной тыщ рублей.

Сумма эта ни о чем мне не говорит. Много это или мало, я не понимаю. Но на всякий случай спрашиваю:

— Это больше, чем годом ранее?

Сухарев чешет затылок:

— Меньше, ваше сиятельство. Мы прежде муку в московские магазины поставляли, но когда Сергею Аркадьевичу крупная сумма денег понадобилась, часть лошадей пришлось продать, и товар возить на большие расстояния стало не на чем.

Это похоже на правду. Не думаю, что он стал бы врать в том, что легко проверить.

— Мы что же, только муку и овес продаем? — интересуюсь я.

— Никак нет, ваше сиятельство! — рапортует Сухарев. — Еще масло. При старом-то графе еще и сыроваренный заводик был, но он ремонту требовал, а ваш покойный супруг денег на это дело не дал.

Мысленно делаю пометку — разобраться с заводиком. Может, стоит его восстановить?

— А каковы же расходы поместья?

Сухарев вздыхает и переходит к другой части записей.

— Почти четверть дохода идет в уездное общество взаимного кредита — Сергей Аркадьевич брал там большие суммы. В том числе и недавно — чтобы подготовиться к свадьбе.

Интересно, насколько состоятельна настоящая Анна Николаевна? Судя по всему, именно за счет ее капиталов граф надеялся поправить свое положение. Но об этом Сухарев рассказать мне точно не сможет.

— Ладно, — киваю я. — Что еще?

— Содержание усадьбы тоже немалых средств требует, — тыкает в четырехзначную цифру управляющий. — Дом уже не новый, а одних только комнат тут больше двадцати. Да и челяди дворовой почти тридцать человек. А перед вашим приездом его сиятельство велел и мебель, и гардины обновить. Упряжку с лошадьми новую купили. Опять же во флигеле, где доктор живет, ремонт делали.

— Хорошо-хорошо, — останавливаю я его. Этак он дойдет и до мелких расходов. — А давно ли вы, Захар Егорович, управляющим служите?

Он беззвучно шевелит губами, считает в уме.

— Да уж почти десять лет, ваше сиятельство.

— Вы приезжий? — не унимаюсь я. — Или тоже из крепостных?

Он нехотя признает:

— Местный я. Из крепостных. Старый граф не считал нужным чужих людей в имение приглашать. Полагал, что и свои с делами справятся. Я ему за доверие премного благодарен. И за то, что вольную мне пожаловал, и что управляющим поставил.

Говорит он гладко, без запинки, и всё-таки мне кажется, что что-то он не договаривает. Вон как руки-то трясутся. Нервничает.

— А скажите-ка мне, любезный Захар Егорович, а сколько из той суммы, что записана на содержание усадьбы, вы кладете себе в карман? И какое на самом деле жалование было вам установлено?

Я уже не улыбаюсь. Он тоже. Я спрашиваю наугад, но я почти уверена, что не ошибаюсь — он вовсю пользовался и доверчивостью старого графа, и неопытностью в хозяйственных делах молодого.

— Как можно, ваше сиятельство? — бледнеет он. — Да я… Да для меня…

— Послушайте, Захар Егорович, — строго говорю я. — Я понимаю — у вас большая семья, вам жену и деток кормить нужно. Не думаю, что ваше жалование позволяет вам покупать такие перстни.

Перстень с печаткой на его левой руке я заметила еще несколько дней назад. Дорогое удовольствие для выходца из крестьян, пусть и занимающего должность управляющего поместьем. Не думаю, чтобы он решился бы надеть его в присутствии графа. А меня не постеснялся. Не сообразил, что я стану в это вникать.

— И не вздумайте врать! — я чуть повышаю голос. — А не то я ревизора из уезда приглашу, он вас мигом на чистую воду выведет. Но только тогда и отвечать придется по всей строгости.

Про ревизоров того времени я почти ничего не знаю. Может, они совсем не тем занимались, чем занимаются в наши дни. Но то, что ревизоры были — это точно! Зря, что ли, Гоголь свою комедию написал?

— Простите, ваше сиятельство! — он — немолодой, солидный человек, — бухается мне в ноги. — Не губите. Можете хоть кого спросить — я живу небогато. А ежели и пользуюсь иной раз чем господским, так не корысти ради, а удобства.

— Чьего удобства? — хмыкаю я.

Он вместо ответа снова повторяет:

— Простите, ваше сиятельство!

Честно говоря, увольнять его я вовсе не собираюсь. Совсем без управляющего поместье пропадет. Но вот одернуть его маленько нужно.

— У вас, Захар Егорович, почему нет счетного работника, который вел бы