как всё вернуть назад. Наверняка, она хочет, чтобы ее племянница вернулась в девятнадцатый век не меньше, чем я хочу вернуться в двадцать первый.

— И что же вы сделали, когда увидели его? — спрашиваю я, немного придя в себя.

Она усмехается:

— А что тут можно было сделать? Принимать у себя мы его, разумеется, не стали. И в секретную магическую службу его величества сообщили. Маркиза, вроде бы, даже задержали на несколько дней, да только у нас в стране он ни в чём противозаконном замечен не был, вот и пришлось его отпустить.

— Как так? — возмущаюсь я. — А его магические опыты? А то, что он подругу вашей племянницы тайно из страны вывез?

Старуха поплотнее закутывается в пуховую шаль, хотя в комнате тепло, и камин растоплен.

— То, что он девицу соблазнил да увез незнамо куда, ему в вину не поставили. Поехала она с ним добровольно. А ее родные огласки дела не захотели — посчитали, что раз обесчестила она себя, так ни к чему ей в Москву возвращаться. Про опыты его в России никто не знал — то ли не занимался он тут ими, то ли вел себя осторожно. А письмо Евгении доказательством не сочли — мало ли что напишет обиженная девица. Единственное, что смогла сделать тайная служба — это направить запрос в Италию.

— А что же с Женей случилось? Она в Россию так и не вернулась?

Тетушка качает головой:

— Нет, не вернулась. И писем больше от нее мы не получали. А у Паулуччи не только среди московской, но и среди петербургской знати покровители были — должно быть, те, кто пользовался его сомнительными магическими услугами. Вот и замяли дело. И стали его снова в свете принимать. На одном балу он к Анне и подошел — дескать, так и так, забыть вас не смог и продолжаю надеяться на взаимность. И письма ей присылал каждый день — она их сразу в огонь бросала, да только замечать я стала, что такая преданность не то, чтобы ей по сердцу пришлась, но неприязни уже не вызывала. Однажды решилась я с ней серьезно поговорить, а она и расплакалась — понимаю, говорит, что он бесчестный и страшный человек, но ничего с собой поделать не могу. Должно быть, животным магнетизмом он обладал, раз даже такая умная и магически способная девица, как моя Анна, перед ним не устояла.

Она ненадолго замолкает, и я ее не тороплю. Я уже прониклась симпатией к совсем незнакомой, но уже почти родной тёзке.

— Стала я думать, как ее от этого прохиндея уберечь. И ничего другого не придумала, только как замуж ее выдать. Если бы маркиз свои попытки ее соблазнить не оставил, так у мужа законное право было бы по-мужски с ним разобраться. Да и зачем бы Паулуччи понадобилась чужая жена, когда вокруг было полно молодых девиц?

— Значит, это вы выбрали графа Данилова?

До этого я не могла понять, почему молодая девушка с хорошим капиталом (а на бесприданнице разорившийся Данилов жениться бы не стал) решила выйти замуж за такого подлеца. А теперь ответ нашелся — она хотела избежать отношений с подлецом куда большего пошиба.

Тетушка грустно кивает:

— Своими руками толкнула ее под венец. К ней тогда многие сватались. Она же красавица, как и ты. И с хорошим приданым. А Данилова я из всех выбрала, потому что понадеялась, что после свадьбы они к нему в поместье уедут, вот и отвяжутся от Паулуччи. Не потащится же маркиз в глухую провинцию. Это уж потом, после свадьбы и отъезда Анны из Москвы мне про Данилова немало нелицеприятного рассказали. И про то, что картежником он был, и про то, что полученное от дядюшки имении разорил почти. Нет бы пораньше, я бы и остереглась Анну за него выдавать. Ну, да нам с ней тогда не до раздумий было.

— Должно быть, вы ждали писем от племянницы? — предположила я.

Еще один кивок с ее стороны:

— Ждала. Она обещала писать часто, а ни одного письма так и не прислала. А на прошлой неделе дошла до меня весть о гибели графа, вот и дрогнуло сердце. Подумала, не стряслось ли с самой Анной чего. К тому же, Паулуччи тоже из Москвы пропал. Мой знакомый из тайной императорской магической службы сообщил, что получили они ответ из Италии, и говорилось в нем о вещах столь серьезных, что могло привести к новому расследованию в отношении маркиза. Должно быть, он про это узнал и предпочел скрыться. Вот я и боялась, как бы он в Даниловку не подался.

В дверь осторожно стучат, и я громко говорю:

— Войдите!

Сухарева снова услужливо предлагает:

— Может быть, всё-таки изволите чайку, ваше сиятельство?

Спрашивает она вроде бы меня, но смотрит при этом на тетушку.

На сей раз мы изволим и чайку, и лёгких закусок. Гостья вспоминает и про своего кота.

— Рыбу он любит речную, не озерную. И сметаны не жалейте.

Мы устраиваемся за столом, и когда слуги удаляются, возвращаемся к волнующей теме.

— Но как мог маркиз переместиться на полтора столетия вперед? — недоумеваю я. — Или, может, это уже совсем не тот Паулуччи, а его потомок — какой-нибудь, праправнук.

Она расспрашивает меня про него самым подробнейшим образом. Какие у него волосы, какие глаза, какой нос. Вроде бы, всё сходится. Я даже на листке бумаги набрасываю его портрет — я неплохо рисую.

— Один к одному, — заявляет она. — А уж как ему такой финт удался, я не знаю. Но среди слухов, что о нем ходили, упоминалось что-то о том, что лет ему уже была не одна сотня, и что молодость свою он продлевает, подпитываясь магией влюбленных в него ведьм. Будто бы высасывает он эту магию до полного истощения девицы, а когда та погибает, он отыскивает себе новую жертву.

20. Ведьма?

Тетушка (а ведь я до сих пор не знаю, как ее зовут!), сказав это, бросает на меня внимательный взгляд.

— Сколько, говоришь, он за тобой ухаживал?

Я задумываюсь на секунду.

— Месяца два или три. Мы с ним на сельскохозяйственной выставке познакомились — я там свое предприятие представляла, — тут я запинаюсь, потому что вряд ли она сумеет понять, что я пытаюсь сказать, — а что он там делал, я не знаю.

Но она на непонятные и малозначащие детали внимание предпочитает не обращать.

— И за столько времени ты им не увлеклась? — она недоверчиво прищуривается.

Я возмущенно фыркаю:

— Ничуть.

Я вспоминаю его