Тем временем персы делали всё возможное, чтобы испортить жизнь молодой мусульманской общине шпионажем и провокациями. Вместо того чтобы бороться с отдельно взятыми персидскими агентами, Умар решил разобраться с источником этой угрозы. Он призвал мусульман повергнуть империю Сасанидов – предложение неслыханно дерзкое; так муравьи могли бы поклясться побороть мастифа.

Решение Умара назвать эту завоевательную войну «джихадом» имеет очевидные последствия для нашего времени и сейчас часто оспаривается. Во времена Мухаммеда слово «джихад» было не слишком распространено. Этимологически, как я упоминал, оно означает не столько «воевать», сколько «бороться» в широком смысле: его можно применить к войне с врагом, но также и к борьбе с соблазном, или за справедливость, или даже за то, чтобы вызвать в ком-то сострадание. В значении «война» слово «джихад» используется в Коране, но применительно к самообороне. Стихи о джихаде были открыты в то время, когда курайшиты пытались стереть ислам и мусульман с лица земли. В этом контексте не будет натяжкой сказать, что война имела и этическое измерение: если община верующих воплощала на земле праведность, значит, те, кто пытался ее уничтожить, помогали Сатане, а те, кто защищал ее, рискуя своей жизнью и достоянием, служили Аллаху.

Но призвать мусульман покинуть дома, отправиться в дальние страны и сражаться с людьми, которых они никогда прежде и не видывали – как можно назвать такую войну оборонительной? А если это не оборонительная война, как можно называть ее джихадом?

Связь здесь усматривается через идею, возникшую во времена Мухаммеда, которую мусульманские мыслители начали облекать плотью при Абу Бакре и Умаре: идее, что мир разделен на взаимоисключающие области Дар-аль-Ислам и Дар-аль-Харб, «область мира» и «область войны». В этой схеме ислам изображается как оазис мира и братства, окруженный вселенной хаоса и ненависти. Все, что делает человек для расширения Дар-аль-Ислам, даже война и кровопролитие, является действием во имя мира, ибо сокращает территорию войны.

Лично я спрашиваю себя, сколько людей в VII веке считали, что захватнические войны вообще требуют оправданий. Во всяком случае, именование завоевательной войны джихадом не встретило в Умме никаких возражений. Пережив потрясение от смерти Пророка Мухаммеда, мусульмане восстановили силы – и Умар, возможно, понимал, что героическая военная кампания сейчас необходима, чтобы сплотить их и углубить их единство.

В 15 году п. Х. (или около того) близ города под названием Кадисия арабские силы, численность которых предание определяет в тридцать тысяч человек, встретились лицом к лицу с армией Сасанидов из шестидесяти тысяч воинов. Разделяла их только река. Несколько раз Ваккас, командир арабов, отправлял послов, чтобы провести переговоры с Рустамом, командиром армии Сасанидов. Как гласит история, полководец Рустам спросил одного из послов, не он ли возглавляет мусульманскую армию.

– Нет, – ответил тот, – мы мусульмане. Среди нас нет ни высших, ни низших.

– Послушай, – сказал ему Рустам, – я знаю, что арабы бедны и вечно голодны, и уверен, что вы нападаете на нас от отчаяния. Вот что я тебе скажу: я дам каждому из вас по две смены одежды и по мешку фиников. Это убедит вас уйти туда, откуда вы пришли?

Мусульманский посол ответил:

– Мы пришли не для того, чтобы брать что-то у тебя, полководец. Мы пришли даровать тебе ислам! Ты идешь в ад; мы предлагаем тебе возможность взойти на небеса.

Рустам только рассмеялся:

– Ты похож на мышь, что сквозь дыру в стене пробралась в амбар и наелась там от пуза. Потом хотела уйти обратно, но не смогла протиснуться в дыру – так набила себе брюхо! Пришлось ей остаться в амбаре, где ее съел кот: так погубила ее жадность! Вот так и вы, жадные арабы, забрались в наш амбар и оказались здесь в ловушке. Все вы, как та мышь, здесь погибнете.

В какой-то момент во время этих споров мусульмане сказали Рустаму:

– Если не хочешь обращаться, просто заплати подать, и мы не причиним тебе вреда.

– Не причините мне вреда? – воскликнул Рустам. – Подать?

И приказал своим слугам выдать мусульманам мешок земли, под коей подразумевал землю могилы.

Но мусульмане приняли этот дар с радостью:

– Ты отдаешь нам свою землю? Отлично, принимаем!

Затем обе стороны стали готовиться к битве. Вопреки собственной притче про жадную мышь, Рустам совершил ошибку: чтобы атаковать мусульман, он пересек реку, так что его войскам, зажатым между врагами и водой, некуда было отступать. Четыре дня продолжалась битва при Кадисии: персы сражались на слонах, арабы на верблюдах. На третий день битва не стихла и ночью. Наконец Сасаниды дрогнули и бросились бежать; тысячи воинов в тяжелых доспехах пытались переправиться через реку вплавь и утонули.

Вместе с воинами на поле боя явилось и немало поэтов (были среди них и женщины); они воспели битву при Кадисии, мифологизировав ее и превратив во что-то вроде Троянской войны, хоть и покороче.

Например: как только исход битвы стал очевиден, гонец вскочил на лошадь и помчался в Аравию, чтобы сообщить хорошие новости. Подъезжая к Медине, он увидел на обочине дороги какого-то старика в заплатанной одежде; тот вскочил на ноги и спросил гонца, не из Кадисии ли он едет.

– Оттуда, – ответил гонец.

– Какие новости? Какие новости? – нетерпеливо спросил старик.

Но гонец ответил, что не может останавливаться и болтать с прохожими, и поскакал дальше. Старик трусил за ним и надоедал ему расспросами. Когда они достигли городских ворот, там уже собралась целая толпа.

– Прочь с дороги! – выкрикнул гонец. – Я должен немедленно увидеть халифа. Где халиф Умар?

Толпа покатилась со смеху.

– Да вот же он, у тебя за спиной!

Никакой помпезности – таков, по легендам, был стиль Умара.

После Кадисии арабы взяли Ктесифон, столицу Сасанидов, и двинулись дальше, вгрызаясь в многосотлетнюю Сасанидскую империю, пока наконец не захватили всю ее территорию: за три года они положили конец существованию империи, несколько веков соперничавшей с Римом.

Тем временем другие армии сражались с византийцами на Средиземноморском побережье, отправлялись в Египет и в Северную Африку. Венцом всех этих завоеваний сделался Иерусалим, ставший для мусульман третьим по святости местом после Мекки и Медины, отчасти после того, как Мухаммед при жизни рассказал о видении, в котором был перенесен в этот город и оттуда вознесен на небеса. Одна из самых известных историй о правлении Умара относится ко времени после падения Иерусалима. Халиф отправился в Иерусалим, чтобы лично принять ключи от города. Путешествовал он всего с одним слугой и на одном осле, на котором они ехали по очереди. Когда они достигли Иерусалима, на осле ехал слуга. Народ Иерусалима решил, что это и есть халиф, и поспешил принести ему заверения в верности и повиновении. «Нет, нет, – закричали им, – приветствуйте не этого, а вон того!»