целую плеяду блестящих имен и свершений, с самого момента ее возникновения — от Мельгуновского кургана до Черной Могилы, от Майкопского кургана до Копенского Чаа-таса, от Кармир Блура до Триполья, от прутского Идола до Новгородских берестяных грамот. Но и среди них особое место принадлежит Василию Алексеевичу Городцову — подлинному русскому самородку, научные свершения которого в полной мере были определены его природным талантом, целеустремленностью, блестящей исследовательской интуицией, постоянным стремлением вникнуть в суть явлений, высокой работоспособностью. Оказав решающее воздействие на самый процесс формирования первобытной археологии в России, В.А. Городцов внес неоценимый вклад в изучение фактически всех охваченных ей периодов — от палеолита до раннего железного века, да и всех последующих эпох вплоть до средневековья. Создается впечатление, что ему тесно было в рамках одного периода, одной, пусть и самой широкой, проблемы. Городцову было свойственно постоянное стремление к синтезу определяющих историческое развитие факторов, к широким обобщениям, к созданию теоретической основы, в которой так нуждалась на начальных этапах русская археология.

Вместе с тем, при всем бескрайнем охвате внутрироссийской археологической проблематики, деятельность В.А. Городцова никогда ей не ограничивалась. И в выработке исследовательских методов, и в создании понятийной системы археологии, и в определении путей и возможностей интерпретации ее феноменов, и в теоретических поисках — его деятельность закономерно вписывается в ряд основополагающих зарубежных исследований, определявших в конце XIX — первой трети XX вв. основные научные параметры нашей науки (О. Монтелиус, С. Мюллер, Н. Оберг и др.).

Оригинален (при определенной дискуссионности) и сам подход В.А. Городцова к выработанному тогда (и по сей день сохраняющим свое значение) типологическому методу. Обвинения его в повторении в упрощенной форме положений западной буржуазной науки в наиболее фетишистском их выражении, прозвучавшие в конце недоброй памяти теоретической дискуссии конца 1920-х — начала 1930-х гг., тенденциозны и огульны. Специальный анализ в философском аспекте привел к заключению о «цельности и систематичности подхода» (В.Д. Викторова). Должное внимание к работе В.А. Городцова «Типологический метод в археологии» проявили и сами представители «западной буржуазной науки». Переизданная в США на английском языке, она оказала заметное влияние на разработку методических проблем археологии в американской науке. Ее признали там единственной работой, в которой сделана попытка рассмотреть подтекст типологического метода (Klakhon).

Должное внимание придавал В.А. Городцов и прочим исследовательским методам в археологии: сравнительно-историческому, статистическому, «единому диалектическому». При этом он оставался последовательным приверженцем эволюционистского метода в археологии, придавая вместе с тем особое значение исследованиям орудий труда как основы общего культурного развития.

Особо должен быть подчеркнут историзм, к которому стремился В.А. Городцов в основных своих работах. Здесь он развивал традицию, имевшую в русской археологии глубокие корни, прокламированную графом А.С. Уваровым еще в 1874 году и выраженную экспозицией Московского исторического музея.

Именно этому принципу следует и чрезвычайно интересный опыт определения взаимодействия древнейших евразийских культур с распространением ряда феноменов из их первичных ближневосточных центров в Европу, предпринятый В.А. Городцовым уже в 1910 году и обогащенный дальнейшими его исследованиями. Им была подчеркнута решающая роль возникновения на Ближнем Востоке производящих форм экономики — земледелия и скотоводства — и определены пути их распространения на запад, прежде всего, на Балканы и далее — в Восточную Европу. Основу механики этого процесса В.А. Городцов видел не в прямой миграции, а в распространении культурных влияний, обусловливающих образование системы вторичных и последующих очагов. В определенной мере здесь можно говорить о предвосхищении «теории диффузий» знаменитого английского археолога В.Г. Чайлда, сыгравшей столь значительную роль в осмыслении культурного прогресса в древнейшей истории человечества в целом. Подчеркну, что предвосхищение этого в синтетических трудах В.А. Городцова предстало уже в 1908 году («Бытовая археология»), за 15 лет до соответствующих исследований В.Г. Чайлда («Прогресс и археология», «Заря европейской цивилизации», «Древнейший Восток в свете новых раскопок»). Таким образом, два выдающихся ученых — В.А. Городцов и В.Г. Чайлд — при несовпадающих первоначально теоретических посылках и специфике фактического материала, в ряде случаев полностью самостоятельно, своими путями, приходят к весьма близким заключениям, касающимся основы, характера и путей формирования древнейших культур Евразии. И явилось это результатом анализа, прежде всего, археологических исследований, первостепенное значение которых для реконструкции древнейших судеб человечества получило тем самым еще одно фундаментальное обследование.

Что же касается полевых открытий, развития их методики, планирования, специфики вскрытия конкретных объектов и интерпретации как их конструкций, так и связанных с ними человеческих изделий и природных феноменов, то здесь деятельность В.А. Городцова знаменовала переход отечественной археологии на принципиально новую ступень и открыла перед ней бескрайние перспективы. Это касается как целой серии различных эпох, последовательных и непоследовательных, так и самых разнообразных регионов. Наиболее же значительной заслугой В.А. Городцова перед русской и мировой исторической наукой является фактическое создание древнейшей истории, Черноморско-Каспийских степей и лесостепи на протяжении более трех тысячелетий. Открытия В.А. Городцова в значительной мере инициировали распространение подобной же направленности исследований и в более восточных регионах Азии, и в смежных областях Азовско-Черноморских степей и Кавказа. Неизбежно все это дало мощный импульс включению археологических показателей в разработку этногенетических вопросов, в том числе индоевропейской проблемы, до сего времени столь противоречивой. Все это резко и позитивно воздействовало на общее состояние праисторических исследований Евразии. И в значительной мере начало этому положено раскопками В.А. Городцова на рубеже XIX и XX веков и знаменитой последовательности ямных, катакомбных и срубных погребений. Они легли в основу и многочисленных дискуссий как частичных, так и принципиальных, а также и резко альтернативных построений.

На этот раз В.А. Городцов планировал два больших курса — каменный период и палеометалл. При этом читать он мог только дома: еще осенью 1942 года он поскользнулся, упал и сломал правую руку. Жил же он фактически один, с ним была лишь бывшая его невестка — немолодая и больная женщина. Мы, студенты, решили установить дежурство в квартире. Но с 24 часов начинался комендантский час, передвижение по городу было запрещено, да и общественный транспорт уже не ходил; последний дежурный лишался возможности возвратиться домой. В исключительном положении оказался лишь я. От транспорта я не зависел, ибо дом мой находился между Пречистенкой и Арбатом — в десяти минутах ходьбы от Василия Алексеевича, жившего между Пречистенкой и Остоженкой. Патрули никогда меня не останавливали: штатской одежды у меня не было, ходил в форме с рукой в гипсе, на перевязи. Поэтому оставался я у В.А. Городцова допоздна к большой его радости: он был превосходным рассказчиком и его