нежных ласк, поцелуев и вздохов… Не переставая, она стонала, как маленький ребенок, и так же – естественно, искренне – тянулась ко мне, и наши тела пели песню, это был именно дуэт с переменными соло, и он, кажется, мог длиться до бесконечности.

Разумеется, состоялось в конце концов все, что и должно было состояться, и вот удивительно: ничего по существу не изменилось от того, что мы в какой-то момент стали формально «близки». Ведь наша песня началась раньше, а в естественно наступивший «звездный» миг Первого Проникновения, она лишь продолжилась… Мы не были слепыми рабами природы, мы свободно следовали ее сладкому зову… И все-таки, конечно же, это было крещендо, пик восторга, окончательно соединивший нас.

Да, сказалась моя приобретенная выносливость, мой опыт, победа над беспомощной, неуклюжей сопливостью, с таким трудом достигнутая раскрепощенность – но я-то ладно, у меня было все-таки время, чтобы научиться, но вот она… Откуда у нее эта свобода, раскованность, ни на миг не переходящая в распущенность, откуда эта зрелая чистота – именно зрелая, бесстрашная и открытая?

Конечно, не выспались, но утром она была свежа, как ни в чем не бывало, и по-прежнему от нее хорошо пахло – шампунем, которым она мыла волосы, и ароматом молодого здорового тела. Когда возвращалась после завтрака, цветущая и смеющаяся, сказала:

– На меня что-то начали внимание обращать, а моя соседка комплимент сделала.

– Еще бы, – ответил я. – Видно же, что ты просто цветешь.

– Приятно сознавать себя причиной, да? – лукаво спросила она.

Глаза ее так и сияли.

Отправились на пляж, отошли подальше, к зарослям, и там впервые я фотографировал ее «без всего», как нимфу, о чем мы договорились еще ночью, и опять было это соединение в ней стеснительности и раскрепощенности при явном отсутствии распущенности – хотя и была такая съемка впервые в жизни ее. Королева оставалась королевой и в этом.

Я не ошибся ночью: тело ее и при свете дня было изумительно в своей наготе. Именно в наготе, полной, без этих нелепых тряпочек на груди и на бедрах. Чудесны были и ослепительно белые с розовыми кружками сосков незагорелые груди; и тоже белые, с едва заметными голубыми жилками, незагорелые бедра; и аккуратно подстриженный, трогательный бархатный треугольничек с едва заметной ложбинкой – казавшийся одновременно и беззащитным, и удивительно естественным в своей наивной открытости. Как цветок.

Когда лежали на подстилке на солнце, к нам в гости пожаловала совершенно очаровательная ювелирная ящерка, попутешествовала между нами, пробежалась даже по ее ноге. И мы восприняли это как несомненный признак того, что от нас идут хорошие волны…

Хотели поспать тут же, но не спалось – ходили люди, мешали мухи. Выкупались по дороге домой – наша простуда проходила синхронно.

После обеда ходили на рынок, в магазин, купили яблок, вина, собирались завтра в «Новый свет» и молили Бога о хорошей погоде. Кстати, этот день, 7-го сентября, был первым по-настоящему погожим днем. Как по волшебству утихли ветры, вышло из хмари солнце.

12

День в «Новом свете» – 8-го сентября, – конечно, стал одним из самых счастливых дней той моей жизни.

Встали пораньше, быстро сделали гимнастику – она с удовольствием повторяла за мной, – быстро собрались. Она побежала на турбазу на завтрак и переодеться для нашей поездки, но предварительно, выйдя с ней на аллею, я фотографировал ее на память именно в этой, так идущей ей одежде: джинсы и футболка с певцом. Девочка-спортсменка, высокая, длинноногая, с распущенными длинными волосами. Я вспоминал еще одну очаровавшую меня картинку, прекрасные кадры из фильма памяти: вчера, когда она уходила на ужин в сумерках, я посмотрел ей вслед – и гордость охватила меня. Стройная, длинноволосая, гордая, она удалялась по набережной быстро, стремительно, по обыкновению изящно отводя при каждом шаге прямые руки с чуть выгнутыми наружу ладонями, словно бы чуть-чуть на цыпочках – походка грациозной танцовщицы. И еще вспоминал я, как встречали меня с ней и внимательно провожали взглядами мои знакомые: стройная, восемнадцатилетняя с виду, девчонка была со мной, и глаза ее ведь так и лучились, и волосы развевались на ветру…

Да, именно джинсы в обтяжку – она сама перешивала их по фигуре, – именно серая тесная футболка – все это так подходило стройной старшекласснице.

А в шортах, в которых она поехала со мной в «Новый свет», и красной футболке, загорелая, она была похожа, скорее, на молоденькую пионервожатую или даже старшую пионерку из Артека.

Пароход до Судака плыл долго, довольно сильно качало, мы сидели сначала на лавках в каюте, потом вышли на открытый солнцу и ветру нос. Было тепло, самый теплый день за все время моего пребывания здесь, ни облачка, в темной зелено-синей воде светлели медузы, проносились белыми комьями, тихо проплывали рыжие, выжженные солнцем крымские берега: Карадаг, Крымское Приморье, мыс с маяком… За мысом подул сильный ветер, мы спустились в каюту, пароход сильно качало, ей было не по себе – она пряталась в моих объятиях. Наконец, пристань Судака. Вышли.

Солнце, жара, характерный аромат сухих выжженных трав, чуть-чуть пыли. Быстро взбежали к Судакской крепости – в первые минуты она еще мучилась от недавней качки, но вот прошло. Купили хлеба в местной уютной столовой, кабачковой икры, пару горячих вареных кукурузных початков. Их нежный аромат, смешанный с легким запахом разогретого солнцем полиэтиленового пакета, что-то все напоминал мне, будил какие-то смутные чувства (только после я понял: очень похожий аромат был от возбужденных складочек ее интимного цветка…).

По дороге шли быстро, легко. Никакой задержки не было от того, что со мною она – один я шел бы точно так же, с такой же скоростью. Веселая и легкая вышагивала она рядом, и мы смотрели на пронзительно синее море, на скалы, по которым карабкались пушистые, темные, с длинными иглами реликтовые сосны.

– Вот в таких соснах я хочу сфотографировать тебя без всего. И у моря. И на камнях…

Она уже и сама хотела, «приготовилась морально», как я ее вчера просил. А я предвкушал, видел в воображении живую пластику ее тела, совершеннейшего творения природы… Процесс созерцания – несомненный акт близости, он особенно волнует тогда, когда женщина активно участвует в нем, нежась в волнах вашего восхищения – ведь не случайно же столь великим очарованием наделила женское тело природа! Такое – зрительное, восторженное – общение еще больше сближает, поднимает близость до уровня чарующей музыки…

Мы шли, и я любовался ею. Ее движения и в одежде были для меня как музыка – потому особенно, что я